Когда близнецы выросли и уехали учиться в Лондон, надобность в изображении семейной идиллии отпала, и Левшуков с Мариной, к обоюдному удовольствию, стали жить отдельно. Правда, периодически Марина возникала перед Левшуковым и требовала у него денег на покупку или содержание очередного интерьерного салона. Она по примеру своих подруг, чтобы занять себя, решила, что ей пора организовать собственный бизнес. Звание светской львицы стало неактуальным. Марина считала себя большим специалистом по интерьерам. И специальность-то институтская у нее была подходящая, и курсы какие-то дизайнерские, также стоившие Левшукову больших денег, она закончила, и выставки да биеннале по всему миру она регулярно посещала. Естественно, эти посещения тоже оплачивал супруг. А кроме того, Марина периодически давала в глянцевых журналах советы, как обустроить красивую жизнь. Леша раздражался, потому что знал, во сколько все эти советы ему обходятся. Он-то по наивности думал, что хорошему дизайнеру за его советы в журналах платят деньги, а не наоборот. Художественных вкусов жены Левшуков не разделял. Единственный раз, когда Марина уговорила его посетить открытие очередного своего салона, Левшукова чуть не вырвало. Уж больно много позолоты, висюлек, рюшечек и прочих кандибоберов присутствовало в Марининых интерьерах. Опять же сочетание красного, синего и зеленого цветов вызывало у Левшукова ощущение паники. Ему хотелось бежать. Но, как говорится, на вкус, как на цвет, товарищей не бывает. Хотя Левшуков подозревал, что продаваемые Мариной приторные вещички не нравятся не только ему. Дело в том, что салоны Марины все, как один, были убыточны и постоянно субсидировались из его кармана.
И если поначалу, когда недвижимость в Питере дорожала бешеными темпами, Левшуков смотрел на вложение денег в эти салоны сквозь пальцы, то в последнее время ситуация сильно изменилась. Алексей искренне недоумевал, для чего Марина сейчас устраивает всю эту беготню, ведь можно просто взять у мужа деньги и положить под проценты. То есть заработать денег примитивным способом, зато безо всякой суеты. Он не раз предлагал Марине просчитать рентабельность ее бурной деятельности. От слова «рентабельность» Марине становилось нехорошо. Она заявляла, что занимается собственным бизнесом, потому что его деньги — это наши деньги, а ее деньги — это ее деньги. Поэтому нечего Леше лезть со своими умными словами в ее бизнес. Леше лезть в ее бизнес совершенно не хотелось. Ему хотелось видеть Марину как можно реже. Как там она сказала в свое время? Если люди хотят покоя, то пусть платят. И он платил. Откупался, давая ей денег на ее безумные проекты. Тем более что юристы Ковалевского уже продумывали условия тихого и мирного развода Левшуковых.
Себе Леша построил дом на заливе, который близнецы прозвали берлогой. Дом находился далеко от города, в глуши между Выборгом и финской границей, куда еще не добралась цивилизация со своими таунхаусами и огромными особняками на участках в шесть соток. Эти особняки, как грибы, повырастали на всем побережье Курортного района, стоили огромных денег и находились на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Все эти постройки, несмотря на свою помпезность, напоминали Левшукову советские садоводства, когда соседи по утрам синхронно бежали в туалеты, расположенные обычно где-то в одном углу малюсеньких участочков. Знакомые Левшукова, в свое время приобретшие большие участки на престижных курортных землях, теперь ругались на чем свет стоит. Город наступал на их дома со всех сторон.
Дом же Левшукова стоял на берегу в сосновом окружении рядом с опушкой большого лесного массива. Леша в свое время открыл в себе странную боязнь глубокой воды, а вот в лесу, причем в любом его месте, даже в самой непролазной чаще, он чувствовал себя просто распрекрасно. В лесу Левшукову всегда хотелось петь, причем во весь голос.
Марина в его берлогу не совалась. Он сам руководил строительством, обустраивал дом и закупал мебель, получая от этого массу удовольствия. Этот дом он планировал как следует обживать в старости, когда отойдет от дел. Даже рояль купил. Отдал должное своим воспоминаниям о Саниной бабушке и ее романсах.
Во время редких наездов к себе домой он никогда не упускал возможность поиграть на рояле, поминая добрым словом родителей и учительницу музыки. Вообще, с возрастом он начал понимать, что в семье родителей хоть и не было особого душевного тепла, зато не было вранья и лицемерия, которое принесла в его собственную семью Марина. Родители ничего не изображали, а просто жили рядом, увлеченные не друг другом, а наукой. Зато какие увлекательные дискуссии они устраивали, когда дело касалось предмета их любви! Можно сказать, страстно горели в своем любимом деле. И надо сознаться, маленькому Леше все-таки доставалась небольшая доля родительской страсти. Левшуков даже не мог предположить, в чем могла бы его жена гореть с такой страстью, и от всей души жалел собственных детей, выросших в глянцевом искусственном мире.
Левшуков теперь часто вспоминал Санину бабушку, которая умерла еще во время перестройки. Теперь он понимал, что она имела в виду, когда говорила, что в Марине нет шика. В Марине, к сожалению, не было не только шика, но и ума. Леша просто слишком поздно это понял. Правда, красота Марины с годами сверкала все ярче, однако никакого впечатления на Лешу теперь эта красота не производила. Только раздражала, как быка красная тряпка. Особенно когда он видел ее безупречное лицо с безупречной прической на страницах какого-нибудь журнала. В последнее время она уже представлялась не светской львицей, а владелицей сети интерьерных салонов. Ему донесли, что она собирается еще и собственный интерьерный журнал издавать, для чего уже подсчитывает, сколько с него запросить на это денег. Так что Левшуков в очередной раз убедился, что глупость и амбиции его жены просто не имеют границ.
Саня со своей краснодарской Соней, в отличие от них с Мариной, жили дружно. До сих пор еще плодились и размножались. В перестройку они перебрались в Краснодар, даже перевезли туда Саниных родителей. Левшуков впоследствии устроил Саню руководить краснодарским филиалом холдинга. Он по-прежнему любил бывать в гостях у Сани, часто заезжал в Краснодар и с удовольствием ужинал за огромным семейным столом в просторном Санином доме. За столом верховодила Соня, она прекрасно готовила и замечательно пела кубанские песни. И в Соне, несмотря на всю ее внешнюю простоту, Левшуков чувствовал тот самый шик. Соня была матерью, подругой и искусительницей одновременно. Да, Сане, безусловно, очень повезло, потому что за всю свою жизнь Левшуков таких женщин ни разу не встречал.
К декабрю наконец адвокаты Ковалевского, как им показалось, обошли все подводные камни предстоящего развода Левшуковых и были готовы огласить Марине условия развода. Алексей Николаевич Левшуков приехал в Питер на встречу с женой и ничего хорошего от этой встречи не ждал. С дураками в силу их непредсказуемости иметь дело очень тяжело. Они встретились в офисе питерского представительства холдинга. Было ясно, что Марина своей внешностью произвела впечатление не только на адвокатов, но и на весь персонал офиса. Она вошла в переговорную, на ходу скидывая свою белоснежную роскошную норковую шубу. Шуба доходила Марине до пят, а под шубой оказалось короткое, обтягивающее высокую грудь ярко-красное платье. На безукоризненных длинных ногах Марины красовались высокие белые сапоги намного выше колен, яркие белые волосы были убраны в замысловатую прическу, в ушах и на пальцах сверкали бриллианты. Да, Марина совершенно не была похожа на пятидесятилетнюю женщину. Она выглядела от силы лет на тридцать пять. Единственное, что выдавало в ней женщину в возрасте, так это линия рта. Как Марина ни старалась, уголки рта ее постепенно сползали вниз, за счет чего и без того высокомерное лицо приобретало невозможно брезгливое выражение.
