– Женщин это мало волнует.
– Ой, папа, я даже не спросил, ты сейчас откуда? С
Маврикия?
– Да.
– Ну ни фига себе!
– А что, Георгий, это круто, да? – засмеялся Юрий
Афанасьевич. – Когда мы с твоим батей служили в ВДВ, нам такое и во сне не
могло присниться.
– Да нет, во сне я как раз часто видел далекие
острова, – засмеялся Андрей Иванович, – но только во сне.
– А там хорошо, на Маврикии?
– Хорошо. Но мне уже немного надоело, захотелось в
Европу. И в Москву… Как же она изменилась, просто не узнать, я уезжал из
какого-то грязного захолустья, а теперь это шикарный европейский город,
настоящая столица.
– Ну, не во всем еще, – заметил Юрий Афанасьевич.
– На первый взгляд, во всяком случае, так кажется… Вот,
Гошка, летом приедешь ко мне в Германию, я тебя покатаю по Европе, сам все
увидишь…
– Значит, ты не забыл? – тихонько спросил Гошка.
– Как я мог забыть? Что ты…
И они умолкли, устыдившись обуревавшего их сильного
волнения. Юрий Афанасьевич деликатно молчал. Между тем начинало темнеть.
Спустя несколько минут Юрий Афанасьевич спросил:
– Георгий, скажи-ка мне, дружок, что это за история?
Поподробнее, ладно, а то я не очень врубился.
Гошка постарался рассказать только самое необходимое.
– Значит, эта дамочка – зубной врач? – хохотал
Юрий Афанасьевич. – Знал бы раньше, ни за что не согласился бы ехать.
Ненавижу зубных врачей.
– Так она же там без бормашины! – засмеялся Гошка.
– Если хотите знать, бормашина – дело далекого
прошлого. Неужто у вас в России до сих пор терзают людей бормашиной? –
ужаснулся Андрей Иванович.
– Ничего подобного! – вступился Гошка за честь
родной страны. – У нас тоже пользуются ультразвуком.
– Не везде еще, к сожалению, – вздохнул Юрий
Афанасьевич.
– А она как, красивая, эта дама? – поинтересовался
Андрей Иванович.
– Красивая, – уверенно кивнул Гошка. – Только
уже немолодая, лет тридцать.
Андрей Иванович и Юрий Афанасьевич громко захохотали.
– Эх, Георгий, тридцать лет – самый расцвет.
– Вы прямо, как наша Маня, она обожает в рифму
говорить.
Гошке вдруг стало так хорошо, так уютно с этими двумя мужчинами
и даже показалось, то все обязательно кончится хорошо. Просто иначе и быть не
может, если отец рядом.
Наконец они свернули на проселочную дорогу, ведущую к
Чистоплюйке. И вскоре Карен затормозил. Заметив это, притормозил и Юрий
Афанасьевич.
– Приехали, что ли?
– Вроде да, – неуверенно ответил Гошка.
Было уже почти темно.
– Хорошо, что темнеет, – проговорил Юрий
Афанасьевич. – В темноте легче…
– Конечно, – согласился Гошка. – Главное,
чтобы Цезарь взял след.
Они вылезли из машины. Зорик уже сунул под нос Цезарю тапки
Елизаветы Марковны.
– Ищи, Цезарь, ищи!
Пес принялся обнюхивать землю.
– Карен, а ты уверен, что это то самое место? –
спросил Гошка.
– Да, – твердо ответил Карен.
Цезарь продолжал нюхать землю, а потом вдруг рванул так, что
Зорик едва удержался на ногах.
– Есть! – воскликнул Леха.
И они все устремились за собакой.
– Да, псина серьезная, – заметил Юрий Афанасьевич.
Внезапно Цезарь остановился, нервно обнюхивая какой-то
клочок земли.
– Андрей, послушай, – негромко сказал Юрий
Афанасьевич. – Может, нам самим, а?
Возьмем Карена, а этих мелких у машин оставим?
Это услыхал Леха.
– Ну нет! Еще чего! – возмутился он. – И
потом, докторица вас не знает. И вообще… Не бойтесь, мы свое дело знаем.
Андрей Иванович только рукой махнул.
– Ладно, я не против. Только, ребята, чур на рожон не
лезть. Договорились?
– Сами понимаем, не вчера родились, – буркнул
Леха. – А то хитренькие, мы все раскопали, и нас теперь в сторону…
Цезарь опять рванул вперед.
Продравшись сквозь густые заросли, они неожиданно очутились
на неширокой тропке, вившейся между деревьями.
– Ага, дорожка тут протоптана, но, видать, только для
своих, – заметил Юрий Афанасьевич, светя фонарем.
На шестерых у них было четыре фонаря. Три предусмотрительно
захватили Карен с Зориком, а один был в машине у Юрия Афанасьевича.
Внезапно Цезарь тихонько тявкнул. Зорик посветил фонарем,
нагнулся и что-то поднял с земли.
– Смотрите!
На ладони у него лежал бархатный бантик с жемчужинкой
посредине.
– Это, кажется, заколка для волос, – определил
Карен.
Гошка сразу вспомнил, что пышные волосы Елизаветы Марковны
на затылке скреплялись именно такой бархатной бабочкой.
– Это ее заколка, я точно помню! Леха, помнишь?
– Ага. Точняк. Значит, она здесь, Елизавета наша.
– Уже неплохо, – заметил Юрий Афанасьевич.
Они двинулись дальше.
– Стоп, – скомандовал вдруг Андрей
Иванович. – Кажется, я вижу свет.
– Где? Где?
– Значит так, дети мои, шутки кончились, –
неожиданно строго произнес Юрий Афанасьевич. – Теперь будем действовать
очень и очень осторожно. Ступать как можно тише, не болтать, не курить и вообще
вести себя тише воды, ниже травы. Понятно? И не спорить. Беру командование
операцией на себя. Андрюша, не возражаешь?
– Нисколько.
– Вот и ладушки. Пошли!
У Гошки от волнения даже живот заболел.
Теперь, когда было точно известно, что Елизавета Марковна
здесь, его уже трясло от нетерпения. Только бы застать ее живой и хотя бы не
очень изуродованной… И еще он понял, почему Юрий Афанасьевич радовался темноте.
Свет в окошке был прекрасным ориентиром.
– Зорик! – тихонько позвал вдруг Юрий Афанасьевич.
Тот обернулся.
– Пес у тебя не залает не вовремя?
– Нет.
– Может, наденешь на него намордник?
– А если надо будет спустить его на бандитов? Я могу не
успеть снять намордник. Пусть так идет. Он не залает, ручаюсь.
– Ладно.
– Вот мы и пришли, – прошептал Леха.
В самом деле, впереди метрах в двадцати, они увидели
рубленый дом, в котором светилось небольшое оконце. Почему-то Гошке вспомнилась
песня: «В низенькой светелке огонек горит, молодая пряха у окна сидит». Только
у окна сидела не молодая пряха, а какой-то мужик.
