Криков больше не было слышно. Кто-то плакал. Он поднял глаза
и увидел, что спасатель делает Чарли искусственное дыхание. Чарли был мокрым и
белым, лишь его губы и веки были голубыми. Грудь его была абсолютно неподвижна.
Спасатель прекратил попытки. Он поднял голову. Он улыбался.
Он был у него прямо над головой, – говорил спасатель сквозь
улыбку. – Вы ведь отошли в это время?
Он закричал:
– Чарли!
И в этот момент проснулся, испугавшись, что и в самом деле
закричал.
Он долго пролежал в темноте, слушая щелканье электронных
часов и стараясь не думать о сне. В конце концов он встал, чтобы налить себе в
кухне стакан молока, и лишь увидев блюдо с размораживающейся индейкой на
кухонном столе, он вспомнил, что сегодня День Благодарения и прачечная закрыта.
Он выпил молоко стоя, задумчиво глядя на ощипанную тушку. Цвет кожи индейки был
таким же, как цвет кожи его сына во сне. Но Чарли не утонул, в этом нет
сомнений.
Когда он снова укладывался в кровать, Мэри пробормотала нечто
хрипло-неразличимо-вопросительное.
– Все в порядке, – ответил он. – Спи. Она пробормотала
что-то еще.
– Хорошо, – сказал он в темноту.
Она вновь погрузилась в сон.
Щелк.
Было уже пять, пять часов утра. Когда он, наконец, задремал,
рассвет успел прокрасться в спальню, словно вор. Последняя его мысль была об
индейке, тупо лежащей на кухонном столе под холодным светом люминесцентной
лампы – дохлая тушка, бессмысленно ожидающая, когда ее, наконец, съедят.
23 ноября, 1973
Он въехал на своем двухлетнем «ЛТД» на подъездную дорогу
Стивена Орднера в пять минут девятого и запарковал его за орднеровской
бутылочно-зеленой «Дельтой-88». Дом был похож на полевой валун,
предусмотрительно оттащенный от хенридской дороги и частично спрятанный за
кустами бирючины, от которых догорающий окурок осени оставил лишь голые
скелеты. Он бывал здесь раньше и хорошо знал это место. Внизу был большой камин
с каменной оградой, в спальнях наверху камины были поскромнее. Все они
действовали. В полуподвальном этаже находился бильярдный стол фирмы «Брюнсвик»,
экран для домашних кинопросмотров и музыкальный центр «КЛХ», который Орднер год
назад переделал в квадросистему. Стены были увешаны фотографиями из
студенческо-баскетбольного прошлого Орднера – рост его был шесть футов пять
дюймов, и он до сих пор был в неплохой физической форме. Орднеру приходилось
нагибать голову, входя в дверь, и он подозревал, что Орднер этим гордится.
Может быть, он даже специально опустил дверные косяки пониже, чтобы иметь
возможность каждый раз нагибаться. Стол в столовой представлял собой плиту из
полированного дуба девяти футов в длину. Проеденный червями высокий дубовый
комод служил ему достойным дополнением, сияя сквозь шесть или восемь слоев
лака. Застекленный китайский шкафчик в другом конце комнаты имел в высоту – ну,
сколько бы ты сказал, Фред? По-моему, около шести футов пяти дюймов. Да, как
раз около того. А на заднем дворе была вырыта яма для барбекю, достаточно
большая, чтобы изжарить в ней неразделанного динозавра, а неподалеку раскинулась
лужайка для гольфа. И никаких овальных бассейнов. Овальные бассейны считались
банальностью. Исключительно для поклоняющихся богу Ра представителей среднего
класса из Южной Калифорнии. У Орднеров не было детей, но они помогали
корейскому мальчику, мальчику из Южного Вьетнама и оплачивали обучение мальчика
из Уганды в инженерной школе, чтобы он мог вернуться домой и понастроить там
гидроэлектростанций. Они были демократами – демократами они стали из-за
Никсона.
Он подошел к дому и позвонил. Дверь открыла горничная.
– Мистер Доуз, – сказал он.
– Да, конечно, заходите, сэр. Позвольте, я возьму ваше
пальто. Мистер Орднер у себя в кабинете.
– Спасибо.
Он вручил ей свое пальто и двинулся через прихожую мимо кухни
и столовой. Мельком бросил взгляд на огромный стол и Мемориальный Комод Стивена
Орднера. Ковер закончился, и он пошел по коридору, пол которого был покрыт
навощенным линолеумом в черно-белую клетку. Каблуки издавали отчетливый, ясный
стук.
Он протянул руку к двери кабинета, и Орднер открыл ее в тот
самый момент, когда его пальцы уже почти коснулись ручки. Он знал, что так и
произойдет, и нисколько не удивился.
– Барт! – воскликнул Орднер. Они пожали друг другу руки. На
Орднере была куртка из рубчатого плиса с заплатками на локтях, оливкового цвета
брюки и бургундские тапочки. Галстука не было.
– Привет, Стив. Как там ситуация в экономике? Орднер
театрально застонал. – Ужасно. Ты просматривал недавно информацию по рынку
ценных бумаг? – Он взял его под локоть и провел в комнату, закрыв дверь. Вдоль
стен стояли шкафы с книгами. Слева был расположен небольшой камин с
электрическим бревном. В центре стоял большой письменный стол, на котором были
разложены кое-какие бумаги. Он знал, что где-то на этом столе спрятан селектрик
фирмы IBM – стоит нажать кнопку, и он поднимется над столом, словно гладкая
черная торпеда.
– Весь фундамент раскрошился, – сказал он. Орднер скорчил
рожу. – И это еще мягко сказано. Скажи спасибо Никсону, Барт. Это он готов
найти применение всякой дряни. Когда во всей Юго-Восточной Азии теорию домино
послали к чертовой матери, он подобрал ее и решил поставить на службу
американской экономике. Там не получилось, зато здесь заработает хоть куда. Что
ты будешь пить?
– Виски со льдом было бы неплохо.
– Один момент.
Он подошел к бару, достал оттуда бутылку виски емкостью в
одну пятую галлона, которая, даже если покупать ее в магазине по сниженным
ценам, оставляла от вашей десятки лишь карманную мелочь, и плеснул немного
жидкости в низкий стакан с двумя кубиками льда. Потом он протянул ему стакан и
сказал:
– Давай присядем.
Они сели в кресла, пододвинутые поближе к электрическому
камину. Он подумал: Если я выплесну туда мой стакан, то вся эта штука запылает
синим пламенем. Ему стоило большого труда удержаться.
– Карлы тоже сегодня не будет, – сказал Орднер. – Одно из
обществ, в котором она состоит, устраивает показ мод. Доходы пойдут в пользу
кафе для подростков в Нортоне.
– А показ мод состоится там?
Орднер удивленно взглянул на него. – В Нортоне? Нет, конечно.
В Расселе. Я не пустил бы Карлу в «Лэндинг Стрип» даже с двумя телохранителями
и полицейской собакой. Тут есть один священник… Дрейк, вроде так его фамилия.
Пьет, как сапожник, но эти маленькие простофили его обожают. Он играет роль
связного. Уличный проповедник.
– Вот как?
– Да.
С минуту они смотрели на камин. Одним глотком он отпил
половину своего виски.
