И, обернувшись к графу фон Эбербаху, прибавил:
— Юлиус, подай сигнал.
Граф поднялся, подошел к стене и повернул вделанное в нее железное кольцо.
Самуил же выхватил из кармана два пистолета и, держа по одному в каждой руке, сказал вождям Тугендбунда:
— Сопротивляйтесь, если угодно, господа. Но по-братски предупреждаю вас, что стреляю я достаточно метко. Одно движение, и вы покойники. Вместе с тем, если вы будете так любезны, чтобы подчиниться добровольно, мне было обещано, что вам сохранят жизнь. Спрашиваю в последний раз: вы не желаете отречься от ваших идей?
— Безумец! — в один голос сказали оба незнакомца в масках, не двигаясь, не делая ни шагу, ни жеста самозащиты.
— В таком случае извольте во всем, что сейчас произойдет, винить только себя.
— А что может произойти? — отвечал один из предводителей. — Если допустить, что твоя попытка удастся, произойдет только то, что мы станем мучениками, а ты — предателем. Но какой вред все это, по-твоему, может принести делу свободы?
— Так или иначе, а для дела вашей собственной свободы тут пользы не будет, — заметил Самуил. — Вам предстоит до конца ваших дней предаваться размышлениям о свободе за стенами тюрьмы в Майнце.
В это мгновение дверь, ведущая на верхнюю лестницу, распахнулась.
Вошли шестеро вооруженных людей. Последний закрыл дверь за собой.
Оба предводителя Союза не пошевелились и с мест не встали.
— Друзья мои, — крикнул Самуил, показывая на них, — возьмите этих двух заговорщиков!
Но ни один из шестерых не сделал ни шагу.
Тот, кто ими командовал, повернулся к Юлиусу и взглядом спросил, что делать.
— Это правильно, — сказал Самуил. — Здесь распоряжается граф фон Эбербах, и вы не должны повиноваться никому, кроме него. Говори, Юлиус, прикажи арестовать их…
Юлиус поднялся и, указывая пальцем на Самуила, сказал шестерым:
— Арестуйте этого негодяя!
Самуил поднес ладонь ко лбу, спрашивая себя, не снится ли ему все это.
Юлиус продолжал:
— Пока просто подержите его, чтобы не дать ему ускользнуть. Прежде всего нам надо решить его судьбу.
Затем он обратился к двум предводителям:
— Господа, мы можем говорить совершенно открыто; эти шестеро из наших. Не такая уж беда, если они увидят мое лицо и узнают, что я верховный предводитель…
— Верховный предводитель! — вскричал ошеломленный Самуил.
— Да, черт возьми, это я. Вот тебе и объяснение всего — и того, что я сел в это кресло, и неколебимого спокойствия этих господ перед лицом твоих угроз. Но об этом мы вскоре побеседуем. Сначала мне надо сказать, господа, почему нам достаточно, чтобы неузнанными остались вы оба. Что до меня, не будет никаких осложнений, хотя бы кто-то и узнал, что сегодня я являюсь верховным предводителем, так как завтра мне уж им не быть.
У обоих незнакомцев в масках вырвался жест удивления.
— Это мой секрет, — сказал граф фон Эбербах. — А теперь будем судить этого человека. Итак он хотел вас, точнее, нас предать. Но угодил в свои собственные сети. Застигнут на месте преступления. Итак, нам остается лишь произнести свой приговор. К какому наказанию присуждаете вы Самуила Гельба?
— К смерти, — в один голос ответили оба предводителя.
— Хорошо. Исполнение приговора я беру на себя. И будьте покойны, кара не заставит себя ждать. Ступайте, господа.
Самуил присутствовал при всем этом, ошеломленный, раздавленный, не решаясь верить ни своим глазам, ни ушам, словно в кошмарном сне.
Оба предводителя удалились.
Граф фон Эбербах обратился к вооруженным людям.
— Оставьте меня наедине с этим изменником, — приказал он. — Сколько ваших на верхней лестнице? — прибавил он, повернувшись к тому, кто был у них командиром.
— Всего двенадцать человек.
— А на нижней?
— Еще двенадцать.
— Вы хорошо запомнили мои распоряжения?
— Да, ваша светлость. Кто бы ни попытался выйти отсюда без пароля, в то же мгновение пускать в ход кинжал.
— Отлично. Ну вот, и чтобы никто сюда не входил ни под каким предлогом, даже если зазвонит колокольчик.
— Никто не войдет, ваша светлость.
— Ступайте.
Шестеро ушли, и Самуил остался один на один с Юлиусом.
LXIV
АВЕЛЬ И КАИН
Самуил оставался неподвижен, сраженный этим новым крушением своей судьбы. Он пал из-за того, благодаря чему думал возвыситься. Сам погубил себя.
Там, где он рассчитывал обрести величие, его ожидало уничтожение.
И этот Юлиус, которого он так презирал, в ком видел лишь свое послушное, безотказное орудие, эта видимость человека, вялая, бездушная оболочка, этот Юлиус в последний миг воспрянул и занял место, о котором он, Самуил, грезил всю свою жизнь!
Юлиус — верховный предводитель Тугендбунда! Это открытие не укладывалось в голове, разум Самуила Гельба был раздавлен его тяжестью.
Самуил не находил слов.
Но внезапно он сбросил оцепенение.
Момент был совсем не тот, чтобы коснеть в бездействии. Будет еще время изумляться в свое удовольствие. Сейчас главное не умереть в этом подвале, как мышь, угодившая в мышеловку.
Он взглянул на Юлиуса.
Тот, казалось, забыл о нем и думал о чем-то постороннем. Лицо его выражало полнейшую беззаботность.
Здесь или бессилие, порожденное слабостью, или бесстрастность, порожденная принятым решением.
Но после невероятной новости, только что обрушившейся на него, Самуил уже не так легко верил в слабость Юлиуса.
А между тем каковы могут быть намерения Юлиуса? Он отослал людей, которые могли прийти ему на помощь. Предположить, что он рассчитывает одними собственными силами управиться с таким здоровым и сильным противником, как Самуил, было немыслимо. Тогда как он собирается сдержать обещание самому исполнить приговор, которое он дал двум предводителям?
Самуил сделал попытку прощупать почву.
— Значит, — сказал он, — ты и есть верховный предводитель Тугендбунда?
— Как видишь, — холодно отвечал Юлиус.
— Человек в маске, который, ни слова не говоря, присутствовал на наших собраниях в Париже, — это был ты?
— Я.
— Значит, ты предал меня?
— Ты так считаешь, предатель?
— О, тысяча извинений, ты ведь предал еще и своего короля, который имел глупость доверить тебе роль своего посла во Франции.
— Разве ты забыл, — возразил Юлиус, — что, вступая в Тугендбунд, каждый его член давал клятву браться за любую работу и соглашаться на любой пост, если это поможет ему послужить общему делу?
