Юноша улыбнулся так, как, должно быть, улыбались мученики-первохристиане.
— О, этого не опасайтесь, господин доктор, — заверил он врача.
— Э, нет, — возразил тот, — если не опасно для тебя, то опасно для меня, Консьянс… Я должен буду перевязать ладонную артерию, и тут мне понадобится сильный мужчина. Подожди-ка меня здесь! Нажми вот так большим пальцем левой руки на ладонь правой, чтобы потерять как можно меньше крови, а я съезжу за кем-нибудь в деревню…
И Лекосс сделал шаг к своей кобылке.
— Не стоит, господин доктор, — остановил его Консьянс, — вот как раз тот, кто нам нужен.
И он указал кивком на Бастьена, быстро гнавшего лошадей с водопоя; нет сомнений, он и сам воспользовался возможностью утолить жажду, а потому немного опаздывал.
— Ах, да, Бастьен! — воскликнул врач. — Старый вояка… Чудесно!
И он знáком велел ему поскорее подъехать к ним.
Заметив знак, поданный доктором, Бастьен перестал петь «Гусары в боевом походе», пустил лошадей в галоп и уже через минуту стоял рядом с доктором и Консьянсом.
— Что случилось? — воскликнул он, увидев окровавленное полотенце на земле и изувеченную руку Консьянса.
— Дело в том, дорогой мой Бастьен, — объяснил Консьянс, — что доктор собирается сделать операцию и нуждается в твоей помощи.
Глаза Консьянса и Бастьена встретились, и гусар сразу же вспомнил их разговор, закончившийся всего лишь четверть часа тому назад.
— О, несчастный! — прошептал он.
— Так вы поможете нам, Бастьен? — спросил доктор. — В таком случае не будем терять время.
Гусар спрыгнул на землю и привязал лошадей к одному из трех дубов, а доктор поставил свою кобылку, животное весьма кроткого нрава, мирно щипать на противоположной стороне оврага травку, засохшую еще прошлой зимой.
— Ох-ох! — произнес Бастьен, подходя к доктору, успевшему извлечь из саквояжа свой лучший скальпель, в то время как Консьянс не сводил с него любопытного взгляда, и осведомился:
— Значит, это серьезно?
— Хирургическая операция всегда дело серьезное, дорогой мой господин Бастьен, — отвечал доктор, — но вы-то в первую очередь должны знать, что это такое, ведь вы сами претерпели нечто подобное.
— Да, да, — подтвердил Бастьен, — я-то знаю…
— Впрочем, вы, солдат, должны были видеть немало таких операций, не так ли?
— Черт подери! Конечно, я видывал виды… потому-то я здесь, доктор. В вашем распоряжении смельчак, который и глазом не моргнет… Задело! Консьянс, друг мой, побольше мужества… Приступим!
И нетрудно было заметить: Бастьен, несмотря на свою бодрую речь, сильно взволнованный, делал все возможное, чтобы придать себе то мужество, что он желал юноше. А тот, по обыкновению мягко улыбаясь, ограничился только двумя словами:
— Я жду.
И можно было подумать, что его чистая душа парила надо всем происходящим в этом мире и оказалась недоступной даже для боли.
Однако, опасаясь, как бы во время операции силы не покинули Консьянса, доктор поручил Бастьену держать пострадавшую руку юноши, зажимая на ней артерию. До сих пор это делал сам Консьянс.
Доктор разложил бинты, взял в руку скальпель — все было готово к операции.
Он подошел к пациенту.
— Начнем, дитя мое, усаживайся на склоне оврага, — сказал он.
— Зачем, господин доктор? Мне кажется, вам будет удобнее, если я буду стоять.
— Да, но хватит ли у тебя для этого сил?
— Будьте спокойны на этот счет, господин доктор!
— Хорошо! Но тогда, по крайней мере, прислонись к дереву!
— Охотно!
— И правда, — вставил слово Бастьен, — мне тоже это кажется более удобным.
Консьянс оперся спиной о ствол дуба; Бастьен охватил правой рукою дерево, а левой поддерживал руку юноши.
— Приступим, доктор, и, если можно, побыстрее, — попросил Консьянс.
— Это дело двух минут, — заверил его врач.
— И две минуты быстро пройдут, — откликнулся пострадавший.
Доктор снял с себя верхнюю одежду, закатал рукава сорочки и с уверенностью, выдававшей в нем бывшего полкового хирурга, одним движением сделал кольцевой надрез в несколько линий над нижним суставом надсеченного пальца, натянул кожу поближе к запястью, чтобы рельефней проступили мускулы, и с той же уверенностью движений надрезал мышечную ткань, сухожилия и синовиальную оболочку — при всем этом Консьянс не издал ни единой жалобы, ни единого вздоха!
Казалось, бедного юношу поддерживает сверхчеловеческая сила.
Но с Бастьеном, приходится признать, все обстояло совсем по-иному, несмотря на его заверения. Бастьен, видевший, по его же словам, на полях сражений оторванные руки и ноги, теперь кашлял, стонал и, наконец, сжимал руку пациента с такой судорожной силой, что ее не выдерживали его собственные мышцы и нервы.
Поэтому на исходе второй минуты, когда операция подходила уже к концу, силы Бастьена стали иссякать: он страшно побледнел, пробормотал несколько бессвязных слов и, соскользнув вдоль древесного ствола, грузно осел.
— Господин доктор, господин доктор! — воскликнул Консьянс. — Боюсь, бедный Бастьен упал в обморок!
— Эх, черт возьми! — прорычал врач. — Пусть себе надает в обморок, а мы займемся тобой… Возьми свою руку так, как держал ее он, и не двигайся… все кончено.
— Уже? — промолвил оперируемый, снова зажимая артерию так же, как делал это раньше. — Это оказалось недолго, господин доктор.
«По правде говоря, — прошептал про себя Лекосс, завершая операцию, — если бы не воскресная беседа с этим парнем, я бы считал его идиотом, притом совершенно бесчувственным».
— Закончили, господин доктор? — спросил Бастьен, приходя в себя.
— Да, мой друг, еще секунда.
И правда, произведя рассечение, доктор разгладил ткани и, предварительно их соединив, пытался при помощи липких лент укрепить повязку на раненой руке, всячески стараясь стягивать их не слишком туго из опасения вызвать воспалительный процесс.
Так обстояли здесь дела, когда Бастьен приподнял голову и одним взглядом окинул происходящее.
На доктора все это, по-видимому, произвело глубокое впечатление; что касается его пациента, то он оставался спокойным и его глаза, обращенные к небу в созерцании чего-то незримого для обычного взгляда, казалось, черпают эту почти сверхъестественную силу, доказательство чему было только что явлено.
Пока доктор заканчивал перевязку правой руки Консьянса, юноша протянул левую Бастьену: тот, все еще пошатываясь, пытался стать на ноги.
