— Любой другой по сравнению с ним покажется ангелом.
— Особенно тот, кто его заменит: знакомый тебе сельский кюре.
— О! Этот добрейший человек!
— Да, он подлинный христианин и всегда готов повторить вслед за Христом: «Кто из вас без греха, первым брось на нее камень!»
— Поистине, Альфред, ты настоящий друг, — сказал я, пожимая ему руку.
— И главное, очень голодный друг.
— В таком случае, давай скорее сядем за стол и пообедаем, а потом мне надо будет кое-куда съездить.
— Как! Снова Жорж и тильбюри?
— Да, снова Жорж и тильбюри, — подтвердил я.
Альфред позвонил и распорядился, чтобы запрягли лошадь в карету.
Второпях я поел и в шесть часов уже ехал по дороге в Берне, а без пяти восемь остановился у гостиницы «Золотой Лев».
Дело было 15 сентября; дни становились все короче; когда я подошел к дому Грасьена, уже совсем стемнело.
Сначала я подумал, что опоздал, но, выйдя из дома и вступив под аркаду, увидел неясную тень, приближавшуюся с противоположной стороны. Это была Эдмея.
Мы поспешили навстречу друг другу, словно не виделись целую вечность, и встретились на середине пути.
Там все так же стояла знакомая скамейка: то была одна из остановок, которые мы сделали по пути нашей любви.
— Что произошло? — спросила Эдмея. — В доме священника — растерянность. Натали вернулась оттуда около пяти с поджатыми губами и красными глазами. «Госпожа графиня уже слышала новость?» — осведомилась она. «Какую?» — спросила я в ответ. «Господин аббат нас покидает». — «Какой аббат?» — «Аббат Морен, кто же еще!» — «А! Я полагаю, Натали, что вас это интересует больше, чем меня», — невозмутимо ответила я. «Меня? О Господи, это не так. По-моему, господин аббат сошел с ума: с недавних пор ему кажется, что все кругом его обманывают». — «Вероятно, для вас он делает исключение». — «Нет, он относится ко мне так же, как и ко всем прочим». — «Это меня удивляет: вы столько раз доказывали ему свою преданность, а он отплатил вам неблагодарностью». Затем я отвернулась, даже не поинтересовавшись, куда направляется аббат Морен, хотя Натали страшно хотелось, чтобы я продолжала ее расспрашивать, да я и сама сгорала от желания выяснить все до конца.
— Что ж, дорогая Эдмея, я могу удовлетворить ваше любопытство, — сказал я и поведал графине о том, что недавно узнал от Альфреда.
— Поистине, — заметила Эдмея, — ваш друг — милейший человек и у него очень доброе сердце. Он оказал нам неоценимую услугу, хотя, возможно, на расстоянии аббат Морен станет еще опаснее. И все же нам будет спокойнее, когда мы избавимся от его невыносимого присутствия.
— Знаете, кто его заменит в Нотр-Дам-де-ла-Кутюр?
— Нет.
— Сельский кюре, которого мы повстречали сегодня утром. Однако, милая Эдмея, мне кажется, что мы уделяем слишком много внимания другим. Не пора ли поговорить о нас?
— Я придерживаюсь такого же мнения.
— Что ты решила относительно нашего будущего?
— Я придумала очень простой выход: каждый год я буду принимать морские ванны по предписанию своего лечащего врача.
— О, любовь моя! Только пожалуйста не в Дьепе или Трувиле — туда съезжается весь Париж.
— Кто вам говорит о Дьепе или Трувиле, сударь? И главное, почему вы полагаете, что кто-то любит толпу, в то время как вы ее не выносите? Я не была бы нормандкой, если бы не знала на побережье, между Онфлёром и Шербуром, какого-нибудь затерянного пустынного уголка, где мы можем уединиться, не опасаясь чужих глаз.
— Как же называется это райское место? Ведь я тоже неплохо знаю здешние окрестности.
— Что вы скажете о Курсёле?
— Это в «Адском огне» у мамаши Жерве?
— О, берегитесь, дорогой Макс!
— Почему?
— Вы слишком много знаете и, очевидно, вас знают слишком многие.
— Я бывал в Курсёле всего лишь раз с одним приятелем, устроившим морскую прогулку на своем небольшом бриге. Мы приплыли туда из Гавра, и я провел в гостинице мамаши Жерве только ночь и день. Можно будет ей сказать, что я ваш брат или кузен, по вашему усмотрению.
— Вы будете моим другом, Макс. Я возьму с собой старушку Жозефину, и все приличия будут соблюдены… Кроме того, разве мы не ясновидящие?
С этими словами Эдмея протянула мне руку.
— Когда же мы приступим к исполнению столь прекрасно задуманного плана? — спросил я.
— Когда вам будет угодно, друг мой.
— Как можно скорее.
— Я столько страдала за свою жизнь, что страстно жажду счастья, — отвечала графиня, — вот только…
— Что?
— Если бы аббат Морен оставался здесь, мы бы не стали о нем думать, но, раз он уезжает, давайте дождемся его отъезда.
— А где ждать мне?
— В Берне, если пожелаете. Разве вы не знаете, что я нуждаюсь в вашем присутствии не меньше, чем вы в моем? И все же было бы лучше…
— Посмотрим, что было бы лучше.
— Лучше было бы подождать, пока он уедет, в другом месте.
— Если вам угодно, я сегодня же вернусь в Рёйи.
— Неужели у вас хватит духа?
— Это будет зависеть от того, как легко вы меня отпустите.
Эдмея прижала меня к груди и воскликнула:
— До чего же я люблю тебя! Как я могла прожить без тебя целых двадцать лет!
— Не надо ли по дороге в Курсёль переплыть Гибралтарский пролив? После таких слов я готов совершить кругосветное путешествие!
— Не стоит. Надо просто вернуться в Эврё сегодня вечером. Как только наш злой дух удалится, сама я отправлюсь в Кан. В Кане я пересяду в наемный экипаж и доберусь до Курсёля через Ла-Деливранду. До сих пор вам приходилось ждать меня. Доставьте и мне хоть раз такую радость, сударь. Я приеду раньше и буду ждать нашей встречи в Курсёле. Увидев вас издалека, я буду махать вам рукой.
— О, милая Эдмея!
— Когда Грасьен принесет вам мою записку и вы узнаете, что я уехала, можете тоже отправляться в путь.
— Как и по какой дороге?
— Поезжайте сначала в Берне, а оттуда — в Вилье. Там вы сядете в лодку и приплывете в Курсёль морем — в этом случае я смогу увидеть вас с еще большего расстояния.
— А если вы ошибетесь и примете чужую лодку за мою, а кого-то другого за меня?
— Друг мой, неужели вы забыли о моем ясновидении?
— Верно, я проявляю к нему неблагодарность.
Сжав руку Эдмеи, я тихо и робко спросил:
— Мы еще обратимся за советом к вашему внутреннему голосу?
— По какому поводу?
