— Я видел труп, а вот показания двух фермеров, — Соль де Гризоль положил перед первым консулом протокол показаний, подписанный господином и госпожой Долей. — И с этой секунды он возвращает вам ваше слово и забирает назад свое. Он не может объявить вам войну, поскольку вы отняли у него все средства для обороны, он объявляет вам корсиканскую вендетту — войну вашей родины. Остерегайтесь! Он уже настороже!
— Гражданин, — вскричал Дюрок, — да вы понимаете, с кем говорите?
— Я говорю с человеком, который дал нам свое слово и получил наше, он был связан этим словом и не имел права нарушать его, так же, как и мы.
— Он прав, Дюрок, — признал Бонапарт. — Остается убедиться, правду ли он говорит.
— Генерал, когда бретонец дает слово!.. — взорвался Соль де Гризоль.
— Бретонец может обманываться или быть обманутым. Дюрок, приведите ко мне Фуше.
Десять минут спустя Фуше был в кабинете первого консула. Увидев его, Бонапарт начал издалека:
— Господин Фуше, где Кадудаль?
Фуше рассмеялся.
— Я мог бы ответить вам, что не знаю.
— Как так?
— А так. Я ведь не министр полиции.
— О, вы прекрасно знаете, что вы им были и будете.
— In patribus
[72]
, значит.
— Мне не до шуток. Впрочем, как хотите, пусть in patribus. Но я сохранил вам ваше жалованье, у вас те же агенты, и вы отвечаете мне за все так, как если бы продолжали быть министром полиции фактически. Я задал вопрос: где Кадудаль?
— В данный момент он на пути в Лондон.
— Значит, он покидал Англию?
— Да.
— Зачем?
— Чтобы прикончить главаря банды, который присвоил себе его имя.
— И он убил его?
— На глазах двадцати его сообщников на ферме в Плескопе. Но вот же господин, — Фуше указал на Соль де Гризоля, — который может доложить вам обо всем, поскольку он почти присутствовал при этом событии. Насколько я понимаю, Плескоп — в двух с половиной лье от Орея.
— Как? Вы все это знали и не предупредили меня?
— Это дело господина Ренье, префекта полиции, он должен держать вас в курсе, а я — так, частное лицо, простой сенатор.
— Не зря говорят, — воскликнул Бонапарт, — что порядочные люди ничего не понимают в вашем ремесле!
— Спасибо, генерал, — нарочито бесстрастно ответил Фуше.
— Да будет вам! Не надо делать вид, что вам больше всего на свете хочется сойти за честного человека. Клянусь, на вашем месте я бы помолчал. Вы свободны, господин Соль де Гризоль. Как мужчина и как корсиканец я согласен на вендетту, которую объявил мне Кадудаль. Пусть он остерегается, я уже настороже. Но если его схватят, пощады не будет.
— Именно этого он и хотел, — с поклоном произнес бретонец и вышел, оставив Бонапарта наедине с Фуше.
— Вы слышали, господин Фуше: вендетта объявлена, ваше дело — оберегать меня.
— Сделайте меня опять министром полиции, и я буду вас охранять.
— Вы дурак, господин Фуше, хотя сами мните себя очень умным. Чем меньше вы будете министром полиции, по крайней мере, с виду, тем легче вам будет меня защищать, ибо никто не будет принимать вас всерьез. Кроме того, не прошло и двух месяцев, как я ликвидировал министерство полиции, я не могу восстановить его без повода. Избавьте меня от опасности — и я исполню вашу заветную мечту. А пока я открываю вам кредит на пятьсот тысяч франков из моих секретных фондов. Впивайтесь в него зубами, рвите когтями, а когда он кончится, скажете. Но самое главное: я не хочу, чтобы с Кадудалем случилось какое-нибудь несчастье, он нужен мне живым!
— Мы постараемся, но для этого он должен вернуться во Францию.
— О, будьте покойны, он вернется! Жду ваших сообщений.
Фуше откланялся, бросился со всех ног к карете и, скорее влетев в нее, чем войдя, крикнул:
— Быстро в особняк.
Добравшись до дома, он приказал:
— Пусть разыщут господина Дюбуа, и пусть он по возможности приведет с собой своего лучшего агента, Виктора.
Через полчаса они оба стояли перед Фуше.
Хотя г-н Дюбуа поступил в распоряжение нового префекта, он остался верен Фуше, но отнюдь не из принципиальных соображений, а из корысти: он прекрасно понимал, что Фуше ненадолго впал в немилость и что это не человек, а судьба, судьбу же вокруг пальца не обведешь.
Итак, он и еще трое-четверо самых опытных агентов остались на службе у Фуше и являлись к нему по первому зову.
Когда Дюбуа и агент Виктор вошли в кабинет настоящего министра полиции, они увидели на камине три груды золотых монет.
Агент Виктор, которому Дюбуа не дал времени переодеться, был похож на человека из простонародья.
— Мы не хотели терять ни минуты, — сказал Дюбуа, — и я привел вам одного из самых надежных людей в том виде, в каком застал его, когда получил ваш приказ.
Фуше молча подошел к агенту и принялся пристально его разглядывать своими косыми глазами.
— Черт возьми! — выругался он. — Дюбуа, это совсем не то, что мне нужно.
— А что вам нужно, гражданин Фуше?
— Мне нужно проследить за одним бретонцем, возможно, в Германии и наверняка в Англии. Мне нужен человек хорошо воспитанный, который сможет ходить за ним в кафе, клубы и даже в салоны. Мне нужен джентльмен, а вы привели убогого лиможца
[73]
.
— У-у, — протянул агент, — такое не про нас. Кафе, клубы, салоны — это, извиняйте, не по нашей части. Вы мне подайте трактиры, народные танцульки, кабаре. Вот это по мне.
Дюбуа вытаращил глаза, но агент подал ему знак молчать. И Дюбуа понял.
— Не теряя ни секунды, вы пришлете мне человека, который сможет пойти на вечеринку к самому регенту
[74]
. Я дам ему все инструкции. — Фуше взял с камина два луи и протянул их агенту Виктору. — Возьмите, друг мой, вот вам за беспокойство. Если вы мне понадобитесь для работы в народе, я вас позову. Но прошу вас, ни слова о нашей встрече.
— Ни слова, — промолвил агент с тем же лиможским акцентом. — Вы меня зовете, ни о чем не просите и даете два луи за молчание. Нет ничего проще.
