У каждого из офицеров на боку была сабля.
Увидев их, Дюрок коснулся руки Бонапарта, который остановился и взглянул на своего адъютанта.
— В чем дело? — спросил Бонапарт.
— У них сабли, — заметил Дюрок.
— Ну так что же, — ответил Бонапарт, — ведь они не пленники. Что еще?..
— Ничего, — сказал Дюрок, — я оставлю дверь открытой.
— О нет, не вздумайте! Это враги, но враги достойные. Разве вы не помните, что нам говорил о них наш несчастный друг Ролан?
С этими словами он стремительно и без колебаний вошел в салон, где ждали шуаны, знаком приказав выйти Раппу и двум другим офицерам, которые, вероятно, по особому распоряжению, находились там.
— А, вот и вы наконец! — сказал Бонапарт, по описанию узнав Кадудаля в одном из трех офицеров. — Один наш общий друг, которого мы имели несчастье потерять в битве при Маренго, полковник Роланде Монтревель, говорил мне о вас много хорошего.
— Это меня нисколько не удивляет, — отвечал Кадудаль. — За то недолгое время, что я имел честь провести в обществе господина Ролана де Монтревеля, я смог составить представление о его благородстве. Генерал, вы узнали меня, а теперь я должен представить вам двух человек, которые сопровождают меня и также удостоены вашей аудиенции.
Бонапарт слегка поклонился, показывая, что готов слушать.
Кадудаль положил руку на плечо старшего офицера.
— Господин Соль де Гризоль еще юношей был увезен в колонии и пересек несколько морей, чтобы вернуться во Францию. Во время этого путешествия он потерпел кораблекрушение. Его нашли посреди океана, без сознания, на доске, волны вот-вот должны были поглотить его. Когда началась Революция, он был арестован, прорыл ход в тюремной стене и бежал. На следующий день он уже сражался в наших рядах. Ваши солдаты поклялись любой ценой поймать его. Во время переговоров о заключении мира они окружили дом, где он скрывался. Он в одиночку сражался против пятидесяти, но вскоре у него кончились патроны, и ему оставалось только сдаться или броситься в окно, расположенное на высоте двадцати футов. Не колеблясь, он выпрыгнул в окно, приземлился в толпу республиканцев, кубарем скатился по их спинам, вскочил на ноги, двоих убил, троих ранил и бросился бежать, вслед ему свистели пули, но ни одна не попала в цель.
Другой мой товарищ, — Жорж указал на Пьера Гиймо, — несколько дней назад был окружен на одной ферме, где он собирался насладиться несколькими часами отдыха. Ваши солдаты ворвались к нему в комнату прежде, чем он успел схватить саблю или карабин. Тогда он схватил топор и проломил голову первому, кто бросился на него. Республиканцы отшатнулись, Гиймо, размахивая топором, расчистил путь к двери, отбил удар штыка, который лишь оцарапал его, и бросился бежать через поля. Путь ему преградил забор, который охранял часовой. Он убил часового и перепрыгнул через забор. Более проворный Синий почти настиг его и собирался схватить, Гиймо обернулся, рассек ему грудь топором и, окончательно отвоевав свободу, вернулся ко мне и другим шуанам.
Что же касается меня… — начал Кадудаль, скромно поклонившись.
— Что касается вас, — прервал его Бонапарт, — я знаю о вас больше, чем вы сами могли бы мне рассказать. Вы повторили подвиги ваших предков, победивших в битве Тридцати, только вы победили в битве Ста, а войну, которую вы ведете, однажды назовут битвой титанов.
Сделав шаг вперед, Бонапарт продолжал:
— Пройдемте, Жорж, я хочу поговорить с вами.
Жорж, поколебавшись секунду, последовал за ним. Он, безусловно, хотел бы, чтобы два других офицера также могли слышать то, о чем он будет говорить с правителем Французской Республики.
Бонапарт же молчал до тех пор, пока они не отошли на такое расстояние, с которого их не было слышно.
— Послушайте, Жорж, — начал он, — мне нужны энергичные люди, которые смогут осуществить то, что я задумал. Рядом со мной билось поистине бронзовое сердце, которому я мог доверять, как самому себе. Вы знали этого человека. Это был Ролан де Монтревель. Непонятная мне тоска толкнула его на самоубийство, ведь такая смерть — настоящее самоубийство. Хотите ли вы быть со мной? Я дал вам чин полковника, но вы заслуживаете большего — я назначу вас дивизионным генералом.
— Благодарю вас от всего сердца, генерал, — отвечал Жорж, — но вы будете меня презирать, если я соглашусь.
— Почему же? — живо спросил Бонапарт.
— Потому что я присягал Бурбонам и останусь им верен.
— Так вы ни при каких условиях не встанете на мою сторону? — спросил Бонапарт.
Кадудаль покачал головой.
— Меня оклеветали перед вами, — сказал Бонапарт.
— Генерал, — сказал в ответ офицер-роялист, — позволите ли вы мне повторить то, что мне о вас говорили?
— Почему же нет? Неужели вы думаете, что я недостаточно силен, чтобы с равным спокойствием слушать хорошее и плохое о себе?
— Заметьте, — сказал Кадудаль, — я ничего не утверждаю, я только повторю то, что о вас говорят.
— Повторите, — ответил первый консул с улыбкой, в которой сквозило некоторое беспокойство.
— Говорят, что ваше возвращение из Египта было столь удачным и вы не встретили на обратном пути ни одной английской эскадры потому, что заключили договор с коммодором Сиднеем Смитом и что, согласно этому договору, вам открывался свободный путь во Францию в обмен на данное вами обещание восстановить на троне прежнюю королевскую династию.
— Жорж, — отвечал ему Бонапарт, — вы один из тех, чье уважение я хотел бы сохранить и перед которыми, следовательно, я не хотел бы быть оклеветанным. После моего возвращения во Францию я получил два письма от графа Прованского. Как вы думаете, если бы договор с сиром Сиднеем Смитом существовал, неужели Его королевское высочество не упомянуло бы о нем так или иначе в одном из двух писем, которые я имел честь получить от него? Так вот, вы прочитаете эти письма и сами сможете судить, сколько правды в выдвинутом против меня обвинении.
Собеседники, прогуливаясь, поравнялись с дверью. Бонапарт открыл ее и приказал:
— Дюрок, попросите от моего имени у Бурьена два письма от графа Прованского и мой ответ. Они в среднем ящике моего письменного стола, в красной папке.
Дюрок отправился выполнять поручение, а Бонапарт продолжал:
— Как удивляет меня простонародье своей верой в короля! Представьте, я верну ему трон, чего, впрочем, совершенно не собираюсь делать, и что станет тогда с вами, с теми, кто проливал кровь ради его восстановления на престоле? Вы даже не получите подтверждения чина, который носите. Чтобы сын мельника стал полковником!.. Да вы с ума сошли! Да где в королевской армии вы видели, чтобы полковником был человек неблагородного происхождения? Можете ли вы привести хоть один пример того, как при этих неблагодарных людях кто-нибудь пробился лишь благодаря своим собственным способностям и заслугам? А на моей службе, Жорж, вы могли бы достичь всего, потому что чем выше я поднимусь, тем выше подниму тех, кто будет рядом со мной. А, вот и письма. Подай их, Дюрок.
