— Исход дуэли зависит от случая, которому вы не можете доверить судьбу ста человек. В таком деле, как это, каждый отвечает за себя и должен защищаться сам, как может.
— Вы действительно так думаете, полковник?
— Да, клянусь честью.
— Это и мое мнение. Итак, передайте мой ответ генералу роялистов.
Ролан так же быстро, как приехал к Харти, вновь вернулся к Кадудалю, который улыбнулся, выслушав ответ генерала республиканцев.
— Я был уверен, что так и будет, — сказал он.
— Как вы могли быть в этом уверены, ведь этот совет ему дал я?
— Однако только что вы были совсем другого мнения.
— Да, но вы совершенно справедливо заметили, что я не генерал Харти. Итак, каково же ваше третье предложение? — с некоторым нетерпением спросил Ролан, который заметил, что генерал Кадудаль с самого начала переговоров прекрасно владел ситуацией.
— Третье предложение, — отвечал Кадудаль, — это приказ, который я отдам своим людям. По моему приказу триста шуанов отступят. У генерала Харти сотня солдат, я также оставлю сотню. Господа, со времен битвы Тридцати
[30]
бретонцы привыкли биться один на один, грудью к груди противника, и уж скорее в одиночку против четверых, чем вчетвером на одного. Если генерал Харти действительно победитель, он пройдет по нашим трупам и вернется в Ванн. Триста шуанов, которые не примут участия в сражении, беспрепятственно пропустят его. Если же он проиграет, то не сможет сказать, что мы взяли численным превосходством. Ступайте, господин де Монтревель, ступайте и оставайтесь с друзьями. И это я уступаю вам в численном превосходстве, ибо вы один стоите десятерых.
Ролан снял шляпу.
— Что вы этим хотите сказать, сударь? — спросил Кадудаль.
— Я всегда снимаю шляпу перед тем, что кажется мне великим, сейчас я приветствую вас.
— Полковник, последний стакан вина, — предложил Кадудаль. — Каждый выпьет за то, что любит, за то, что с сожалением оставит на земле, за то, что надеется найти на небесах.
Он взял единственный стакан, наполнил его до половины и подал Ролану.
— У нас только один стакан, господин де Монтревель. Пейте первым.
— Почему?
— Потому, во-первых, что вы — мой гость, а также потому, что пословица гласит кто пьет из чужого стакана, узнает, что думал тот, кто пил перед ним. Я хочу знать ваши мысли, господин де Монтревель.
Ролан залпом осушил стакан и вернул его Кадудалю. Генерал опять наполнил его до половины и теперь выпил сам.
— Ну как, генерал, — спросил Ролан, — теперь вы знаете, о чем я думаю?
— Подскажите мне, — отвечал Кадудаль со смехом.
— Вот что я думаю, генерал, — со своей обычной прямотой отвечал Ролан, — я думаю, что вы — храбрец, и почту за честь, если сейчас, когда мы вот-вот начнем сражаться друг против друга, вы подадите мне руку.
Молодые люди обменялись дружеским рукопожатием, словно не были противниками, готовыми к схватке. То, что должно было произойти, было просто, но полно величия. Они отдали друг другу честь.
— Удачи вам, — пожелал Ролан Кадудалю, — но позвольте усомниться, что мое пожелание исполнится. Я желаю скорее на словах, чем сердцем.
— Храни вас бог, господин де Монтревель, — отвечал ему Кадудаль, — и надеюсь, что мое пожелание сбудется, потому что я всем сердцем желаю этого.
— Как мы узнаем, что вы готовы к бою? — спросил Ролан.
— По выстрелу в воздух.
— Решено, генерал.
Взяв с места в карьер, Ролан в третий раз пересек пространство, разделявшее генерала-роялиста и генерала-республиканца.
Глядя вслед удалявшемуся всаднику, Кадудаль сказал шуанам:
— Смотрите хорошенько, видите этого молодого человека?
Все взгляды обратились к Ролану.
— Да, генерал, — раздалось в ответ.
— Так вот, клянусь вечным спасением ваших предков, его жизнь священна! Вы можете взять его в плен, но только живым, и чтобы ни один волос не упал с его головы.
— Хорошо, генерал, — просто отвечали бретонцы.
— А теперь, друзья, — продолжал Кадудаль, возвысив голос, — вспомните, что вы — сыновья тех тридцати героев, которые сражались против тридцати англичан между Плоэрмелем и Жоссленом, в десяти лье отсюда, и победили их! Наши предки навсегда прославили себя в битве Тридцати, прославьтесь же и вы в битве Ста! К несчастью, — добавил он вполголоса, — на этот раз придется иметь дело не с англичанами, а с нашими братьями.
Туман рассеялся, первые лучи весеннего солнца осветили желтоватую долину Плескопа. Теперь все передвижения противников были видны, как на ладони.
В то самое время, когда Ролан возвращался к республиканцам, Бранш-д'Ор уехал, и напротив генерала Харти и Синих остался только Кадудаль с сотней шуанов. Отряд, оказавшийся ненужным, разделился надвое — одна часть отправилась в Плюмергат, другая к Септ-Аве. Дорога теперь была открыта.
Бранш-д'Ор вернулся к Кадудалю.
— Какие будут приказания, генерал?
— Только одно, — отвечал генерал шуанов. — Возьми восемь человек и следуй за мной. Когда молодой республиканец, с которым я завтракал, упадет вместе с убитой лошадью, вы броситесь на него и возьмете в плен, прежде чем он сможет оказать сопротивление.
— Да, генерал.
— Я хочу, чтобы он остался цел и невредим.
— Я понял, генерал.
— Выбери, кого ты возьмешь с собой. Когда он даст тебе слово не сопротивляться, поступишь по своему усмотрению.
— А если он не даст такого слова?
— Тогда свяжите его, чтобы он не мог бежать, и сторожите до конца сражения.
Бранш-д'Ор вздохнул.
— Невесело, — сказал он, — стоять сложа руки, пока другие развлекаются.
— Бог милостив, — отвечал ему Кадудаль, — не печалься, для каждого найдется дело, — и увидев, что республиканцы приготовились к бою, приказал: — Подайте ружье!
Ружье было подано, и он выстрелил в воздух.
В ту же минуту в рядах республиканцев ударили барабаны, возвещая начало атаки. Кадудаль поднялся на стременах.
— Дети, — обратился он звучным голосом к шуанам, — все ли помолились утром?
В ответ раздалось почти единодушное: «Да! Да!»
— Если кто из вас не успел или забыл прочитать утреннюю молитву, пусть прочтет ее сейчас!
