Джек посмотрел в его карие глаза и увидел в них желтые и
красные огоньки; он видел, что Смоки обнажил в улыбке вставные зубы; он даже
заметил с непередаваемым ощущением «дежа вю», что по бумажному колпаку ползет
жирная муха.
Смоки знал, что Джек не верит ни одному его слову. После
отработанной субботы он проснется в воскресенье не раньше обеда, а Смоки к
этому времени будет слишком занят, чтобы отвезти его. Джек не боялся уйти; он
боялся, что Смоки позвонит своему дружку Могильщику и скажет:
— Он идет сейчас по Мельничной дороге, старина, так почему
бы тебе не поймать его? Забегай потом ко мне! Сколько угодно дармового пива, но
не смей входить в мой клозет, пока я не получу мальчишку обратно.
Это был один сценарий. Возможно, есть и другие, но суть
оставалась неизменной.
Смоки улыбнулся еще шире.
10. Элрой
«Когда мне было шесть лет…»
«Пробка» гудела подобно гигантскому улью. Джек увидел, что
два стола исчезли. На освободившемся месте танцевали парочки.
— Нечего прохлаждаться, — сказал Смоки, когда Джек на
секунду прислонился к стойке бара, чтобы перевести дыхание. — Убери здесь и проваливай
за следующей бочкой.
— Лори не говорила…
Боль пронзила ногу: Смоки тяжелым башмаком наступил на нее.
Слезы брызнули из глаз мальчика.
— Заткнись, — прорычал Смоки. — Лори глупа, как пробка, да и
ты не умнее. Живо тащи сюда бочку!
Мальчик вернулся в кладовую, прихрамывая на отдавленную ногу
и удивляясь, что пальцы на ней не сломаны. Это вполне могло произойти. Голова
гудела от дыма и шума. Он не мог больше терпеть все это. Если Оутли — его
тюрьма, а «Оутлийская пробка» — его камера, то Смоки Апдайк — его тюремщик.
Он думал о Территориях — каковы они в этом месте — и напиток
Смотрителя казался единственной возможностью спастись.
Отпить немного и…
А если он сумеет пройти на запад одну-две мили, то сможет
отхлебнуть еще чуть-чуть и приземлиться в США за пределами этого ужасного
городка — где-нибудь в Бушвилле или Пемброке.
«Когда мне было шесть лет, когда Джеку было шесть лет,
когда…»
Он вкатил новую бочку с пивом… Перед ним стоял высокий
ковбой с большими руками, похожий на Рэндольфа Скотта, и смотрел на него.
— Привет, Джек, — сказал ковбой, и Джек с ужасом увидел, что
глаза мужчины желтые, как цыплячий пух. — Разве тебе не говорили, чтобы ты ушел?
Ты плохо слушаешь, а?
Джек оцепенело смотрел в эти желтые глаза, и внезапно в
голову ему пришла безумная мысль: это и был тот, кто затаился в туннеле —
человек-вещь с мертвыми желтыми глазами.
— Оставь меня в покое, — тихо прошептал мальчик.
Незнакомец усмехнулся:
— Ты собирался уходить!
Джек хотел вернуться… но сзади была стена. А впереди стоял
ковбой, похожий на Рэндольфа Скотта, и дыхание его источало запах мертвечины.
Время остановилось, а потом медленно пошло назад.
…Между полуднем четверга — временем, когда Джек приступил к
работе, и четырьмя часами, когда в кабачок после работы стали заходить
посетители, телефон с табличкой «ПРОСЬБА СОКРАТИТЬ ВАШИ ТЕЛЕФОННЫЕ ЗВОНКИ ДО
ТРЕХ МИНУТ» звонил дважды.
Когда он позвонил в первый раз, Джек совсем не испугался.
Двумя часами позже, когда мальчик выносил последние пустые
бутылки, телефон зазвонил снова.
На этот раз Джек почувствовал себя, как животное,
оказавшееся в сухом лесу во время пожара… хотя он ощущал не жар, а холод.
Телефон был всего в четырех футах от мальчика. Он подумал, что сейчас увидит,
как лед выплескивается из трубки, покрывая все кругом.
Но это был всего лишь телефон, а мороз был внутри Джека.
Он замер в оцепенении.
— Джек, — крикнул Смоки. — Сними эту чертову трубку! За что
я тебе, спрашивается, плачу?
Джек взглянул на Смоки безнадежно, как загнанный в угол
зверь, но на лице у Апдайка расплылась удовлетворенная улыбка, которая обычно
появлялась после пощечины, отвешенной Лори.
Мальчик стоял у телефона, все глубже погружаясь в холод; на
руках выступила гусиная кожа, на кончике носа зависла капелька.
Он взял трубку — руки сразу оледенели. Поднес трубку к уху.
Ухо мгновенно замерзло.
— «Оутлийская пробка», — бросил он в мертвую пустоту, и рот
его также заледенел.
Голос из трубки был скрипучим, безликим, неживым.
— Джек! — окрикнул его голос, и мальчик застыл, как после
укола новокаина. — Джек, осел, убирайся домой!
Издалека он услышал себя:
— «Оутлийская пробка» слушает. Есть здесь кто-нибудь?
Алло?.. Алло?..
Холодно, Господи, как холодно!..
Горло онемело. Легкие, казалось, были отморожены. Сердце
замерло; мальчик был почти мертв.
Безжизненный голос продолжал:
«С одинокими мальчиками по дороге могут случиться большие
неприятности. Спроси любого».
Он быстрым, резким движением повесил трубку, отдернул руку и
долго стоял, глядя на телефон.
— Кто это был, Джек? — спросила Лори, и ее голос звучал как
бы издалека… но все же ближе, чем его собственный несколько секунд назад. Все
становилось на свои места. На телефонной трубке Джек заметил отпечаток своей
руки, который постепенно бледнел и исчезал с черной пластмассы.
В четверг вечером Джек впервые увидел человека, похожего на
Рэндольфа Скотта. Толпа в кабачке в этот день была несколько меньше, чем
накануне, но за столиками и стойками сидело еще много посетителей.
Это были жители города, чьи плуги давно ржавели в пыльных
сараях; люди, которые и хотели бы быть фермерами, да забыли, что для этого
нужно делать. По мнению Джека, лишь немногих из них можно было представить себе
за штурвалом трактора. Это были люди в темно-серых, коричневых или
темно-зеленых куртках. На ремнях у них висели ключи. Лица избороздили морщины,
но это были морщины угрюмости. Все они носили ковбойские шляпы, многие
напоминали Чарли Дэниэлса с этикетки жевательного табака. Но оутлийцы не жевали
табак; они курили сигареты.
Джек как раз убирал в зале, когда вошел Могильщик Атвелл.
Янки насторожились; мужчины за стойкой пристально смотрели на него. Накануне
Атвелл заглядывал сюда в местном варианте спортивной одежды (рубашка цвета хаки
с большими накладными карманами, джинсы и ботинки с металлической пластинкой
впереди). Сегодня на Могильщике была голубая полицейская форма. За плечом
висело большое ружье с деревянным прикладом. Он бегло взглянул на Джека,
который тут же вспомнил слова Смоки: «Я слыхал, что старина Могильщик любит
детей ни дорогах. В особенности мальчиков», и испуганно отпрянул. Атвелл широко
улыбнулся.
