Услышав такой довод, в силе действия которого г-н Кумб не сомневался, Милетта горько улыбнулась.
Богатства г-на Кумба стоили слишком мало перед вечным сиянием Неба, раскрывавшего уже для нее свои горизонты. Однако она, приблизив свои губы к лицу г-на Кумба, запечатлела у него на лбу целомудренный и в то же время нежный поцелуй; затем она повернула голову и сторону Мадлен.
— Будьте тысячу раз благословенны, — сказала она, — за вашу любовь к нему… Я прошу вас о последнем утешении: постарайтесь сделать так, чтобы я обняла его еще один раз!
Мадлен понимающе кивнула и вышла из домика.
Прибыл комиссар полиции; он рассчитывал на присутствие Мадлен, чтобы получить свидетельские показания Милетты и г-на Кумба по поводу событий, происшедших той памятной ночью. Мадлен проводила его в шале к постели своего брата.
Тесак Пьера Мана поразил г-на Жана Риуфа в грудь и вошел в грудную полость, затронув стенки сердца; рана была опасной, но не смертельной. Холодное оружие, войдя н соприкосновение с наиболее важным из наших органов, вызвало кровотечение в легких, что и привело к продолжительному обмороку, лишившему раненого чувств более чем на тридцать часов.
Он повторил комиссару полиции то же, что сказал своей сестре, и, благодаря его описанию примет своего убийцы, совершенно точно совпадавшему с обликом того, кто смертельно ранил Милетту, вся эта мрачная история начала постепенно проясняться. Он вручил Мадлен записку для передачи ее следователю, чтобы испросить его — основываясь на желании умирающей — распорядиться хотя бы о временном освобождении Мариуса из-под стражи.
Тем временем Милетта слабела прямо на глазах.
Ей стоило нечеловеческих усилий рассказать комиссару полиции в подробностях обо всем, что произошло между нею и ее мужем; ей это удалось, но силы ее при этом иссякли. Ее рану надрезали по краям и расширили; однако сокращение мышц, возникшее вследствие того, что она удерживала Пьера Мана, чтобы дать г-ну Кумбу время приготовиться к защите, привело к весьма значительному внутреннему кровоизлиянию; дыхание ее становилось все более затрудненным, а хрип — все более пронзительным. При каждом приступе икоты, вызывавшем у нее сильнейшую боль, на ее губах появлялась красноватая пена; синеватые круги под глазами расширялись; выражение глаз становилось неподвижным; на лбу выступили капли холодного пота, а кожа, еще совсем недавно такая белоснежная и атласная, стала вдруг шероховатой.
Печальное зрелище этой агонии закончилось для г-на Кумба тем, что он почти лишился рассудка. Казалось, что, когда для него пробил час потерять свою спутницу жизни, он осознал истинную цену этого сокровища, которое он столь долго, на протяжении двадцати лет недооценивал, и теперь искупал свое неблагодарное равнодушие. Его отчаяние выражалось чуть ли не в ярости; он никак не хотел смириться с тем, что приношение в жертву денег не могло сохранить ему Милетту, и его скорбь, еще суетная, превозносила то, что он был настроен сделать. Он поносил врача, тревожил последние мгновения пребывания умирающей на земле, и пришлось удалить его от нее.
Лицо Милетты, напротив, сохраняло полную безмятежность и полный покой. Когда на смену врачу пришел священник, она слушала его увещания с благоговейностью искренней веры. Однако, несмотря на ее религиозное рвение, время от времени она казалась беспокойной: она с усилием отрывала голову от подушки и внимательно к чему-то прислушиналась; губы ее растягивались в улыбке, слабый огонек света появлялся в ее глазах, обращенных к Небу, и, осознавая, что тот, кого она ждала, еще не пришел, шептала:
— Боже, Боже, да исполнится воля твоя!
Вскоре стало казаться, что она совсем близка к концу: глаза ее стали неподвижно смотреть к одну точку; о едва заметном биении жизни в ней можно было судить лишь по легкому шевелению ее губ, пена на которых становилась все более и более бесцветной. Она потеряла много крови и вот-вот должна была испустить последний вздох.
Вдруг, к тот миг, когда врач пытался уловить последние биения ее пульса, она самостоятельно приподнялась и села на кровати, чем привела в ужас присутствующих. Тогда все услышали шаги человека, стремительно поднимавшегося по лестнице; звук их чудесным образом связал готовую оборваться нить, на которой все еще висела ее жизнь.
— Это он!.. Благодарю тебя, Господь мой, благодарю! — внятно воскликнула Милетта.
И в самом деле, в проеме двери показалось взволнованное лицо Мариуса; но, прежде чем он пересек порог двери, каким бы стремительным ни был его порыв, руки бедной женщины, протянутые навстречу ему, тяжело упали на кровать. Она испустила слабый вздох, и молодой человек, потерявший от горя голову, бросился обнимать не что иное, как покинутое жизнью тело своей матери.
Бог, вне всякого сомнения, предначертал другие утешения этому смиренному и достойному похвалы созданию, поскольку он отказал ему еще раз ощутить на губах поцелуй своего ребенка.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Поскольку его отец уже не мог понести наказание, Мариус без колебаний рассказал об обстоятельствах, заставивших его взять на себя ответственность за одно из последних преступлений Пьера Мана. Показания Милетты и утверждения г-на Жана Риуфа подкрепили его рассказ. Временное освобождение Мариуса стало окончательным.
Какой бы сильной ни была его любовь к Мадлен, какими бы очевидными ни были проявления ее нежной любви к нему, он, тем не менее, никак не отозвался на ее напоминание об их планах супружества, взлелеянных ими еще во время их первой прогулки среди прибрежных скал.
Благородный в своих чувствах и чрезмерно деликатный, он ужасался при мысли о том, что может принести девушке позор, связанный с именем его родного отца. Он испытывал стойкое нежелание давать той, кого он любил больше всего на свете, имя, обесчещенное каторгой.
Тем временем намеки мадемуазель Риуф становились более явными и Жан, оправившийся от ранения и совершенно убежденный в том, что счастье его сестры связано с этим браком, отправился к Мариусу и сделал ему формальное предложение. Сын Милетты пребывал в раздумьях и попросил дать ему еще несколько дней на размышление.
В действительности эта отсрочка была нужна ему лишь для того, чтобы подготовить себя к жертвоприношению, которое он рассматривал как свой долг. Он решил уехать куда-нибудь; он рассчитывал, что время и его отсутствие вылечат сердечную рану мадемуазель Мадлен; что же касается его душевной муки, то он не хотел и думать о ней. Накануне того дня, когда Мариус должен был дать ответ г-ну Риуфу, в час, когда г-н Кумб, по его мнению, должен был спать, он взвалил на плечо мешок со своими скромными пожитками и, взяв в руки дорожный посох, отправился в путь, не осмеливаясь даже бросить прощальный взгляд на шале, где оставалась та, которую он так обожал.
Когда он преодолел полчетверти льё, ему вдруг послышался позади легкий скрип песка и чье-то дыхание, словно кто-то украдкой шел за ним. Он резко обернулся и увидел Мадлен, шедшую за ним следом.
