И он выпил пятый стакан бургундского.
— Ну, а теперь, — спросил Монбар, — ты, надеюсь, понимаешь, зачем я тебя позвал, милый мой?
— Нет. Но я на вас не в обиде.
— Очень мило с твоей стороны.
— О! Я малый простой.
— Так вот, я тебе скажу, зачем я тебя позвал.
— Я весь обратился в слух.
— Постой! Мне думается, ты еще лучше расслышишь с полным стаканом в руке.
— А вы, случайно, будете не врач, что лечит от глухоты? — ухмыльнулся Антуан.
— Нет, но мне не раз приходилось иметь дело с пьяницами, — ответил Монбар, вновь наливая Антуану.
— Если человек любит вино, — заметил кучер, — это еще не значит, что он пьяница.
— Я согласен с тобой, друг мой, — кивнул Монбар. — Пьяница — это тот, кто хмелеет от вина.
— Здорово сказано! — воскликнул Антуан, который, казалось, вовсе не хмелел. — Слушаю вас.
— Ты сказал, что не понимаешь, зачем я тебя позвал?
— Сказал.
— А ведь ты мог бы догадаться, что у меня была цель!
— У всякого человека имеется своя цель, у кого хорошая, а у кого и дурная, как говорит наш кюре, — наставительным тоном изрек Антуан.
— А у меня вот какая цель, приятель, — продолжал Монбар, — неузнанным пробраться ночью во двор папаши Никола Дени Лолье, начальника почты в Бельвиле.
— В Бельвиле… — повторил Антуан, не без труда улавливая смысл речи Монбара, — понимаю… И вы, значит, хотите неузнанным пробраться во двор папаши Никола Дени Лолье, начальника почты в Бельвиле, чтобы всласть повеселиться с красоткой Жозефиной? Ну и молодец!
— Вот именно, друг Антуан. Я хочу пробраться туда неузнанным, потому что папаша Лолье уже обо всем узнал и настрого запретил дочке меня принимать.
— Ишь ты!.. А чем я-то могу помочь?
— У тебя в голове туман, дружище, — хлебни-ка еще стаканчик, чтобы в мозгах прояснилось.
— И то правда, — согласился кучер. И он осушил шестой стакан.
— Ты спрашиваешь, Антуан, чем ты можешь мне помочь?
— Ну да, чем я-то могу помочь? Вот что я у вас спрашиваю.
— Ты все можешь, дружище.
— Я?
— Да, ты.
— Любопытно узнать. Говорите начистоту. И он протянул стакан Монбару.
— Ты везешь завтра шамберийскую почтовую карету?
— В некотором роде везу, в шесть часов.
— Так вот, допустим, что Антуан славный малый…
— Да он таков и есть,
— Тогда он вот что сделает…
— Посмотрим, что же он сделает.
— Сперва он опрокинет стаканчик…
— Это ничего не стоит… Хлоп и готово!
— Потом он возьмет эти десять луидоров…
Монбар разложил на столе в один ряд десять золотых монет.
— Ого! — воскликнул почтарь. — Желтенькие! Самые настоящие! Я-то думал, что эти чертяки все до одного удрали за границу!
— Как видишь, еще не все.
— А что должен сделать Антуан, чтобы они перебрались к нему в карман?
— Он должен мне одолжить свою самую лучшую форму кучера.
— Вам?
— И пускай он уступит мне завтра вечером свое место.
— Ага! Чтобы вам повидаться с красоткой Жозефиной и чтобы никто вас не узнал!
— Слушай! В восемь часов я приезжаю в Бельвиль, выхожу во двор, заявляю, что лошади здорово устали, даю им отдохнуть до десяти часов, а сам с восьми до десяти…
— И все шито-крыто, привет папаше Лолье!
— Ну что, Антуан, идет?
— Идет. Я молод и стою за молодых! Я холост и стою за холостых! А как стану старым папашей, буду стоять за папаш и начну шамкать: «Да здравствуют старые хрычи!»
— Так, значит, дружище Антуан, ты мне одолжишь самую лучшую куртку и самые лучшие штаны?
— У меня как раз есть ненадеванная пара.
— И уступишь мне свое место?
— С удовольствием.
— А я дам тебе сейчас пять луидоров в задаток.
— А остальные?
— Завтра, когда буду надевать сапоги… Только ты примешь одну предосторожность…
— Какую?
— Со всех сторон слышно о разбойниках, что грабят дилижансы. Смотри, чтобы у подседельного коня были в седле две кобуры.
— А зачем?
— Чтобы засунуть туда пистолеты.
— Будет вам! Неужели вы станете палить в этих славных молодцов?
— Как! Ты называешь славными молодцами бандитов, что обчищают дилижансы?
— Полно! Тот, кто грабит казенные деньги, еще не называется бандитом.
— Ты так думаешь?
— Не я один, а многие так думают. Что до меня, то будь я судьей, нипочем бы их не судил.
— А ты выпил бы за их здоровье?
— Ага! Если бы меня попотчевали добрым вином.
— Ловлю тебя на слове! — сказал Монбар, выливая в стакан Антуана остатки вина из второй бутылки.
— Вы знаете пословицу? — спросил Антуан.
— Какую?
— Не останавливай дурака, он сам упадет! За здоровье Соратников Иегу!
— Да будет так! — заключил Монбар.
— А пять луидоров? — поинтересовался почтарь, ставя на стол пустой стакан.
— Вот они.
— Спасибо. У вас будут кобуры на седле. Но, послушайте меня, не кладите туда пистолетов, а если уж положите, то, по примеру папаши Жерома, женевского кондуктора, не заряжайте их пулями.
Высказав это наставление, проникнутое духом филантропии, кучер распростился с Монбаром и стал спускаться по лестнице, распевая хмельным голосом:
Рано утром, поднявшись с постели,
Я в соседний лесок ухожу.
Там пастушка уснула под елью,
Я красотку тихонько бужу.
Вопрошаю: «Что с вами, малютка?
Или вас пастушок испугал?» —
«Испугал? Что за глупая шутка?
Замолчите, обманщик, нахал!»
[24]
Монбар мысленно следовал за певцом до конца второго куплета, но вот голос Антуана замер вдалеке, и, к великому сожалению Монбара, ему так и не удалось дослушать романс.
