— Подойди же, гражданин охранник, мне надо с тобой поговорить.
Голос, хотя волнение и изменило его, заставил ключника насторожиться. Ему показалось, что он его узнал.
— Что же тебе все-таки нужно, гражданин Дюран? — спросил Жильбер
— Мне надо тебе кое-что сказать.
— Ладно, скажешь завтра
— Нет, сегодня, я должен поговорить с тобой сейчас, — продолжил тот же голос.
— О! — прошептал ключник. — Что-то должно произойти — это голос Диксмера
Зловещий и вибрирующий голос, казалось, заимствовал что-то мрачное из отдаленного эха, рождающегося в темном коридоре.
Дюшен повернулся.
— Хорошо, — сказал Жильбер, — раз уж он так просит, я пойду.
И он направился к двери.
Воспользовавшись тем, что неожиданные события отвлекли внимание обоих охранников, ключник подбежал к окну королевы.
— Удалось, закончили? — спросил он.
— Я перепилила уже больше половины, — ответила королева
— Боже мой, Боже мой! — прошептал он. — Поторопитесь! Поторопитесь!
— Эй, гражданин Мардош, — сказал Дюшен, — где ты там?
— Я здесь, — воскликнул ключник, быстро возвращаясь к окну, у которого стоял раньше.
В тот момент, когда он перебегал, раздался ужасный крик, потом последовали проклятия, потом звук сабли, вырываемой из металлических ножен.
— Ах, злодей! Ах, разбойник! — кричал Жильбер.
Из коридора доносился шум драки.
Распахнулась дверь, и служитель увидел две борющиеся фигуры. Какая-то женщина, оттолкнув Дющена, бросилась в комнату королевы.
Дюшен, не обращая на нее никакого внимания, рванулся на помощь своему товарищу.
Ключник прыгнул к окну королевы. Он увидел женщину, стоящую на коленях перед королевой; она просила, она умоляла узницу поменяться с ней одеждой.
Он наклонился и сверкающим взором вмиг рассмотрел женщину, узнавая и боясь узнать ее. Вдруг он жалобно вскрикнул:
— Женевьева! Женевьева! — позвал он.
Королева, уронив лезвие, подавленно сжалась. Еще одна попытка побега потерпела крах.
Ключник схватился за прутья решетки и сверхчеловеческим усилием потряс уже подпиленный прут.
Но решетка осталась на месте, потому что железо было недостаточно подпилено.
Тем временем Диксмеру удалось оттеснить Жильбера от двери и он уже почти прорвался в камеру. Но Дюшен, нажав на дверь, оттолкнул его.
Правда, Дюшену не удалось ее закрыть. В отчаянии Диксмер просунул руку между дверью и стеной.
Кинжал, зажатый в руке, скользнув по груди охранника, разорвал одежду и ранил его. Силы обоих были на пределе. Диксмер, чувствуя, что рука сейчас сломается, надавил плечом на дверь. И отчаянным напряжением вырвал свою онемевшую руку.
Дверь с грохотом захлопнулась: Дюшен задвинул засовы, Жильбер повернул ключ в двери.
В коридоре раздались быстрые шаги, затем все стихло. Охранники, переглянувшись между собой, стали осматривать камеру. И тут они услышали шум, производимый ключником, который пытался вырвать решетку.
Жильбер бросился к королеве. Он увидел стоящую на коленях Женевьеву, которая умоляла королеву поменяться с ней одеждой. Дюшен схватил карабин и подбежал к окну: прямо перед ним на решетке висел человек и с яростью вырывал ее.
Дюшен прицелился.
Молодой человек заметил наклоняющееся к нему дуло оружия.
— О, да! Убей меня, убей!
Величественный в своем отчаянии, он подставил грудь, словно посылая вызов пуле.
— Шевалье! — воскликнула королева, — Шевалье, я умоляю вас: живите, живите!
Услышав голос Марии-Антуанетты, Мезон-Руж упал на колени.
Раздался выстрел, падение спасло шевалье: пуля пролетела над его головой.
Женевьева, решив, что ее друг убит, без сознания рухнула на пол.
Когда дым рассеялся, в «женском дворе» уже никого не было.
Через десять минут тридцать солдат в сопровождении двух комиссаров обшарили Консьержери, осмотрев даже самые отдаленные уголки. Они никого не нашли. Секретарь, спокойный и улыбающийся, как ни в чем ни бывало, прошел мимо кресла папаши Ришара.
Что касается ключника, то он выбежал с криком:
— Тревога! Тревога!
Часовой попытался преградить ему дорогу штыком, но тут на него набросились собаки.
Арестовали только Женевьеву, которая после допроса была заключена под стражу.
Глава XVII
Поиски
Мы не можем и дальше оставлять в забвении одного из самых главных персонажей этой истории, того, кто во время событий, о которых рассказано в предыдущей главе, страдал больше всех, и чьи страдания более всего заслуживают сочувствия наших читателей…
Яркое солнце освещало улицу Моннэ, и думушки болтали у дверей своих домов так радостно, будто вот уже в течение десяти месяцев ни единое кровавое облачко не зависало над городом; в этот час Морис возвращался в кабриолете, обещанном Женевьеве. Он передал поводья чистильщику сапог с паперти Сен-Есташ и с переполненным радостью сердцем поднялся по ступенькам лестницы.
Такова уж живительная сила любви. Она оживляет сердца, даже казавшиеся мертвыми, для любых проявлений жизни, она заполняет пустоты души, пробуждает в ней ликующую жизнь, полную надежды и счастья. Чувство это захватывает любящего до конца, ослепляет его. Ничего и никого он уже не видит, кроме любимого.
Морис не заметил болтающих кумушек, не слышал их слова; он видел только Женевьеву, готовящуюся к отъезду; слышал только Женевьеву, рассеянно напевающую свою привычную песенку. И эта песенка звучала настолько отчетливо, что он мог поклясться, что различает малейшие оттенки ее голоса.
На лестничной площадке Морис остановился перед открытой дверью, что очень удивило его — обычно она всегда была закрыта. Он огляделся, чтобы убедиться, нет ли Женевьевы в коридоре и не увидел ее там. Он прошел через прихожую, столовую, салон, зашел в спальню. Нигде никого. Он позвал.
Слуга, как мы знаем, ушел. Морис предположил: в его отсутствие Женевьеве, возможно, понадобилась веревка, чтобы перевязать чемоданы или что-нибудь из продуктов в дорогу и она спустилась за покупками. Он подумал, что это большая неосторожность с ее стороны и Мориса охватило беспокойство, но что предпринять — он не знал.
Он ходил и ходил по комнате, время от времени поглядывая сквозь окно на небо, потемневшее от туч. Вскоре Морису почудились на лестнице шаги. Прислушался; это были шаги не Женевьевы, выбежал на площадку, он наклонился через перила и узнал слугу, поднимающегося по лестнице с беззаботностью, характерной для домашних слуг.
