Тем не менее, ему удалось сразу же, хотя и с большим усилием, преодолеть его. И до этого его такое неприветливое лицо прояснилось. Какое-то подобие улыбки — признак благосклонности пробежало по его губам. И он слегка изменил курс движения, отклонился влево с целью остановить другого патриота.
Их встреча произошла недалеко от центра зала.
— Черт возьми! Так это же гражданин Симон! — воскликнул первый патриот.
— Он самый! Но что тебе от него нужно — от гражданина Симона? И кто ты такой сам?
— Не притворяйся, что не узнаешь меня!
— Я совсем не узнаю тебя. Клянусь, что никогда тебя не видел.
— Ну, полноте! Ты не узнаешь того, кто был удостоен чести нести голову Ламбаль?
Эти слова, произнесенные с глухой яростью, сорвались с губ патриота в карманьолке. Симон вздрогнул.
— Ты? — произнес он. — Ты?
— Чем тебя это удивляет? Эх, гражданин, а я считал тебя другом, соратником!.. Ты меня огорчаешь.
— То, что ты сделал, — это здорово, — сказал Симон. — Но я не знаю тебя.
— У тебя больше шансов быть на виду, потому что ты воспитываешь маленького Капета. Поэтому я тебя знаю и уважаю.
— Спасибо.
— Что привело сюда? Не ради прогулки же ты пришел?
— Да, я жду кое-кого… А ты?
— Я тоже.
— Как же тебя зовут? Я поговорю о тебе в клубе.
— Меня зовут Теодор.
— А дальше?
— Дальше — все. Тебе недостаточно?
— О! Вполне… Кого же ты ждешь, гражданин Теодор?
— Одного друга, которому хочу сообщить интересную весть.
— Правда! А расскажи мне.
— Есть на примете выводок аристократов…
— Как их зовут?
— Нет, извини, это я могу сообщить только моему другу.
— Ты неправ. А вот и мой друг приближается к нам. Мне кажется, он достаточно хорошо знает, как тотчас уладить твое дело. Ну, так как?
— Фукье-Тэнвилль! — воскликнул первый патриот.
— Именно он, дорогой друг.
— Так, очень хорошо.
— Да, хорошо… Здравствуй, гражданин Фукье.
Фукье-Тэнвилль, бледный, спокойный, по привычке смотрящий широко раскрытыми черными глазами из-под густых бровей, только что открыл боковую дверь зала, держа в руке регистрационную книгу, а под мышкой — пачку бумаг.
— Здравствуй, Симон, — сказал он. — Что нового?
— Новостей много. Прежде всего сообщение гражданина Теодора, который нес голову Ламбаль. Я представляю его тебе.
Фукье обратил свой умный взгляд на патриота, которого этот осмотр явно взволновал, хотя и до этого его нервы были напряжены.
— Теодор, — сказал Фукье. — Кто он такой, этот Теодор?
— Я, — сказал человек в карманьолке.
— И это ты нес голову Ламбаль? — сказал общественный обвинитель с явно выраженным сомнением.
— Я, нес по улице Сент-Антуан.
— Но я уже знаю одного, кто хвастается тем же, — заметил Фукье.
— А я знаю десять таких, — мужественно продолжал гражданин Теодор. — Но обычно те, кто говорит об этом, чего-то требуют. Я же, я не требую ничего, поэтому надеюсь иметь предпочтение.
Это высказывание рассмешило Симона и развеселило Фукье.
— Ты прав, — сказал он, — и если ты его еще не получил, то обязательно добьешься. А теперь я прошу, оставь нас. Симон должен мне кое-что сказать.
Теодор удалился, мало смущенный бесцеремонностью гражданина общественного обвинителя.
— Минуточку, — крикнул Симон, — не отсылай его просто так. Послушай сначала припасенное им сообщение.
— Ах, да! — рассеянно поправился Фукье-Тэнвилль, — сообщение?
— Да, о целом выводке, — добавил Симон.
— Ну, что же, говори. О чем идет речь?
— Ничего важного: о гражданине Мезон-Руже и нескольких его друзьях.
Фукье отпрыгнул назад, Симон поднял руки к нёбу.
— Правда? — воскликнули они вместе.
— Чистая правда. Хотите их взять?
— Немедленно. Где они?
— Я встретил Мезон-Ружа на улице Гранд-Трюандери.
— Ты ошибаешься, его нет в Париже, — возразил Фукье.
— Я видел его, говорю тебе.
— Невозможно. Мы бросили по следу сотню человек. Он не из тех, кто показывается на улицах.
— Он, он, он, — твердил Теодор, — высокий брюнет, сильный, как трое силачей, и бородатый, как медведь.
Фукье с пренебрежением пожал плечами.
— Еще одна глупость, — сказал он. — Мезон-Руж маленького роста, худощав и у него нет и намека на бороду.
С подавленным видом патриот опустил руки.
— Неважно, доброе намерение — тоже поступок. Ну, а теперь, Симон, говори скорее, меня ждут в канцелярии суда.
— Особенно нового ничего нет. Ребенок чувствует себя хорошо.
Патриот так повернулся к ним спиной, чтобы одновременно и не показаться нескромным, но и слышать все то, о чем они говорят.
— Если я вам мешаю, то пойду, — сказал он.
— Прощай, — сказал Симон.
— Привет, — бросил Фукье.
— Скажи своему другу, что ты ошибся, — добавил Симон.
— Да, я подожду его.
И Теодор отошел от них на несколько шагов и оперся на
свою дубинку.
— Значит, малыш поживает хорошо, — заметил Фукье. — А как настроение?
— Я леплю его по своему желанию.
— Он разговаривает?
— Когда я хочу этого.
— Как ты думаешь, мог бы он выступить свидетелем на процессе Антуанетты?
— Мне незачем думать, я в этом уверен.
Теодор облокотился о стойку, уставившись на дверь. Взгляд его был рассеян, тогда как уши под широкой медвежьей шапкой насторожены. Несомненно, он вслушивался в разговор и многое слышал.
— Подумай хорошенько, — настаивал Фукье. — Не соверши промаха перед Комиссией. Уверен, что Капет будет говорить?
— Он скажет все, что я захочу.
— Он рассказал тебе то, о чем мы хотим его расспросить?
— Да, обо всем.
— Это важно, гражданин Симон, то, что ты нам обещаешь. Для матери такие признания ребенка будут смертельны.
— Я надеюсь на это, черт побери!..
— Такого еще не было с тех пор, как Нерон сообщал секретные сведения Нарциссу, — глухо прошептал Фукье. — Еще раз, Симон, взвесь.
