— Спокойной ночи, — пожелал ему Лорэн. — Утром я зайду за тобой.
— Спокойной ночи, — машинально ответил Морис.
И за ним закрылась дверь.
На первых ступеньках лестницы он увидел слугу.
— О, гражданин Линдей, — воскликнул тот. — Мы так волновались за вас.
Слово мы поразило Мориса.
— Вы? — переспросил он.
— Да, я и та дама, что ожидает вас.
— Дама, — повторил Морис, считая, что сейчас не время, чтобы искать в памяти воспоминания, связанные с кем-нибудь из прежних подруг. — Хорошо, что ты сказал мне об этом, я переночую у Лорэна.
— Это невозможно. Она стояла у окна и видела, как вы вышли из фиакра, и воскликнула: «Вот и он!»
— Ну и что? Это не имеет значения, у меня сейчас нет настроения предаваться любви. Поднимись и скажи, что она ошиблась.
Слуга уже хотел подняться наверх, но вдруг остановился.
— Эх, гражданин, — сказал он, — вы неправы. Она и так очень грустна, а мой ответ приведет ее в полное отчаяние.
— Но скажи, хотя бы, как она выглядит, — спросил Морис.
— Гражданин, я не видел ее лица, она завернута в накидку и плачет. Вот все, что я знаю.
— Она плачет! — воскликнул Морис.
— Да, но потихоньку, сдерживая рыдания.
— Она плачет, — повторил Морис. — Выходит в мире есть кто-то, кто меня любит так, что до такой степени беспокоится из-за моего отсутствия?
И он вслед за слугой медленно поднялся наверх.
— Вот и он, гражданка! — закричал слуга, стремительно входя в комнату.
Морис вошел за ним.
В углу он увидел трепещущее существо, прятавшее лицо в подушки и тихонько всхлипывавшее.
Знаком он приказал слуге удалиться.
Тот повиновался и закрыл за собой дверь.
Морис подбежал к молодой женщине, которая подняла голову.
— Женевьева! — воскликнул молодой человек. — Женевьева, вы у меня! Боже мой, я, наверное, сошел с ума?
— Нет, нет, друг мой, вы в своем уме, — ответила молодая женщина. — Я же обещала быть вашей, если вы спасете шевалье де Мезон-Ружа. Вы его спасли и я здесь! Я ждала вас.
Наверное, Морис неправильно истолковал смысл сказанного, потому что отступил назад и с грустью посмотрел на молодую женщину.
— Женевьева! — тихо произнес он, — так значит вы не любите меня?
Взгляд Женевьевы затуманился слезами. Она отодвинулась и, прислонившись к спинке софы, разразилась рыданиями.
— Увы! — сказал Морис. — Вы и сами видите, что больше не любите меня. И не только не любите, Женевьева, но и испытываете, наверное, ненависть, раз вы так отвечаете.
В словах Мориса было столько горя и столько страсти, что Женевьева поднялась и взяла его за руку.
— Боже мой, — сказала она, — тот, кого считаешь самым лучшим, по-прежнему проявляет свой эгоизм!
— Это я — эгоист? Женевьева, что вы хотите этим сказать?
— Разве вы не понимаете, как я страдаю? Мой муж бежал, мой брат изгнан, мой дом сгорел, и все это за одну ночь, а потом еще эта ужасная сцена между вами и шевалье!
Морис слушал ее с восхищением, потому что даже при самой сильной страсти нельзя было допустить, что такое нагромождение чувств может привести в состояние печали, в котором пребывала Женевьева.
— Вы пришли, вы здесь, вы со мной, вы не покинете меня больше!
Женевьева вздрогнула.
— А куда же мне было идти? — с горечью ответила она. — Разве у меня было убежище, другой защитник, кроме того, кто назначил мне плату за защиту? О, я была в отчаянии. Я прошла через мост Пон-Неф, Морис, и, проходя по нему, посмотрела вниз, на темную воду. Она притягивала и околдовывала меня; Там твое место, говорила я себе, там твой приют, бедная женщина. Там твой неприкосновенный приют, там твое забвение.
— Женевьева, Женевьева! — воскликнул Морис. — Как вы только могли сказать такое?.. Стало быть, вы совсем меня не любите?
— Я сказала, — тихо ответила Женевьева, — я сказала, что приду, и пришла.
Морис вздохнул и опустился к ее ногам.
— Женевьева, — прошептал он, — не плачьте. Женевьева, успокойтесь, забудьте о своих печалях, ведь вы любите меня. Женевьева, именем Неба скажите мне, что вовсе не мои угрозы шевалье привели вас сюда. Скажите, что, если бы вы даже не виделись со мной сегодня вечером, то будучи одна, без приюта, вы пришли бы сюда. Скажите же это, чтобы я освободил вас от того обещания, которое вынудил вас дать мне.
Женевьева посмотрела на молодого человека взглядом, полным признательности.
— Благодарю тебя, Господи, — сказала она. — Как это благородно.
— Послушайте, Женевьева, — сказал Морис. — Бог, которого изгнали из здешних храмов, но которого не могут изгнать из наших сердец, в которые Он вдохнул Любовь. Бог сотворил этот вечер, такой мрачный с виду, но искрящийся в глубине радостью и счастьем. Бог привел вас ко мне, Женевьева. Он передал вас в мои руки. Бог хочет воздать нам за наши страдания, длившиеся так долго, за наши добродетели, проявившиеся в борьбе с этой любовью, которая казалась незаконной, словно такое чистое и глубокое чувство может быть преступлением. Не плачьте же больше, Женевьева! Дайте мне вашу руку. Хотите чувствовать себя, словно вы здесь у брата, который с почтением будет целовать край вашего платья, и удалится из этой комнаты, даже не оглянувшись? Да? Скажите только слово, подайте только знак, и вы увидите, как я уйду и вы останетесь одна, свободная и в безопасности как дева во храме. Или, напротив, обожаемая Женевьева, может быть вы захотите вспомнить, что я так любил вас, что едва не умер от этого, что ради этой любви, которую вы можете сделать роковой или счастливой, я предал своих соратников и стал противен сам себе. Может быть вы захотите подумать о том, что будущее готовит нам счастье, о силе и энергии нашей молодости и любви, чтобы защитить это зарождающееся счастье от всего, что может ему навредить! О, Женевьева, ты ведь ангел доброты, скажи мне, хочешь ли ты сделать человека таким счастливым, чтобы он не сожалел больше о жизни и желал бы только вечного счастья? Итак, вместо того, чтобы оттолкнуть меня, улыбнись мне, моя Женевьева, позволь мне прижать твою руку к моему сердцу, наклонись к тому, кто стремится к тебе со всей силой своего чувства, своими чаяниями, всей душой своей. Женевьева, любовь моя, жизнь моя, Женевьева, не думай о своей клятве!
Сердце молодой женщины переполнилось от этих нежных слов: томление любви, усталость от страданий исчерпали ее силы. В ее глазах больше не было слез, но рыдания еще вырывались из ее волновавшейся груди.
Морис понял, что у нее нет больше сил сопротивляться, и обнял ее. Она уронила голову ему на плечо, и ее длинные распущенные волосы касались разгоряченных щек ее возлюбленного.
