— Да, да, плачь, лицемерка! — закричала безумная. — Твой букет ей дорого стоил… Она должна была это знать: умирают все, кто тебе служит. Ты приносишь несчастье. Австриячка: убили твоих друзей, твоего мужа, твоих защитников, а теперь убьют и мою дочь! Когда же, наконец, убьют тебя, чтобы никто больше из-за тебя не умирал?
Эти последние слова несчастная прокричала, сопровождая их угрожающими жестами.
— Несчастная! — прокричала мадам Елизавета. — Ты забыла, что перед тобой королева?
— Королева, она?.. — повторила жена Тизона, слабоумие которой становилось все более явным. — Если это — королева, то пусть она запретит палачам убивать мою дочь… Пусть помилуют мою бедную Элоизу… Короли могут миловать… Ну, верни же мне мою дочь, и я признаю, что ты — королева… А до этого ты просто женщина, и та женщина, которая приносит несчастье, которая убивает!..
— Сударыня, сжальтесь, — воскликнула Мария-Антуанетта, — вы же видите мое горе и мои слезы.
И королева попыталась пройти, не затем, чтобы бежать, а машинально, чтобы избавиться от этого наваждения.
— Ну нет! Ты не пройдешь, — вопила безумная. — Ты хочешь бежать, мадам Вето… Я это хорошо знаю, человек в плаще мне об этом сказал. Ты хочешь бежать к пруссакам… Но ты не убежишь, — продолжала она, цепляясь за платье королевы, — я помешаю тебе! Я! Бей мадам Вето! К оружию, граждане… Чтобы кровь…
И несчастная упала, вырвав клок из платья королевы, руки ее в Судороге искривились, волосы были растрепаны, глаза налиты кровью.
Растерявшаяся, но, по крайней мере, свободная от безумной, королева только было собралась направиться в сторону сада, как вдруг жуткий крик, собачий лай и какой-то странный шум вывели из оцепенения наблюдавших эту сцену гвардейцев.
— К оружию! К оружию! Измена! — кричал кто-то, и королева узнала голос сапожника Симона.
Возле этого человека, стоявшего с саблей в руке на пороге хибары, яростно лаял маленький Блэк.
— К оружию! Весь отряд! — орал Симон. — Нас предали. Пусть Австриячка возвращается в башню. К оружию! К оружию!
Прибежал офицер. Симон о чем-то ему рассказывал, указывая на хибару, глаза его горели. Офицер в свою очередь крикнул:
— К оружию!
— Блэк! Блэк! — позвала королева, сделав несколько шагов вперед.
Но собака не откликалась и продолжала яростно лаять.
Прибежали вооруженные караульные, они поспешили к хибаре, а гвардейцы муниципалитета окружили королеву, ее золовку и дочь, заставили их вернуться в башню и плотно закрыли за ними дверь.
— Оружие к бою! — закричали гвардейцы часовым.
Послышался шум заряжающихся ружей, которые готовили к бою.
— Это там, под крышкой подвала, — рычал Симон. — Я видел, как двигается эта крышка, я уверен в этом. Вот и эта непричастная к заговору собачка затявкала на заговорщиков, которые, по всей вероятности, прячутся в подвале. Глядите, собака продолжает лаять.
И действительно, Блэк оживился, услышав крики Симона, и его лай стал еще громче.
Офицер схватил кольцо крышки от подвала. Два самых сильных гренадера, увидев, что он не может с ней справиться, попытались помочь, но безуспешно.
— Вы видите, они снизу держат крышку, — сказал Симон. — Огонь, стреляйте сквозь крышку, друзья мои!
— Эй, вы, — крикнула вдовушка Плюмо, — вы разобьете мои бутылки.
— Огонь! — повторял Симон. — Огонь!
— Замолчи ты, крикун! — сказал ему офицер. — Так, принесите топоры, мы поднимем доски… Одному взводу находиться в полной готовности! Внимание! Как только крышка поднимется, тотчас огонь!
По скрежету железа и подрагиванию почвы караульные поняли, что под землей что-то происходит. Потом из подвала послышался звук, который был похож на звук опускаемой железной решетки.
— Мужайтесь! — сказал офицер подбежавшим гвардейцам.
Топором отделили доски. Двадцать ружейных стволов
были направлены в яму подвала, но через отверстие, которое, правда, все, увеличивалось, ничего не было видно. Офицер зажег пучок соломы и бросил его в подвал. Подвал был пуст.
Подняли крышку, которая на этот раз поддалась сразу.
— Следуйте за мной, — крикнул офицер, — храбро устремившись по лестнице вниз.
— Вперед! Вперед! — закричали охранники и бросились за офицером.
— Ах, гражданка Плюмо, — сказал Симон, — ты сдаешь свой подвал аристократам!
Было видно, что стену недавно разрывали. На влажной почве виднелось множество следов, в направлении улицы Кордери был вырыт ход шириной в три фута и высотой — в пять.
Офицер двинулся по этому ходу, решив преследовать аристократов хоть до чрева земли. Но не успел он сделать три-четыре шага, как уперся в железную решетку.
— Стойте! — крикнул он тем, кто шел вплотную за ним. — Дальше идти нельзя, здесь преграда.
— А ну, в чем тут дело? — поинтересовались гвардейцы муниципалитета, которые, заперев узниц в башне, пришли сюда узнать новости. — Давайте посмотрим!
— Черт возьми, — выругался офицер, — да это чистой воды заговор. Аристократы хотели похитить королеву во время прогулки и, вероятно, обо всем условились заранее.
— Черт, — выругался гвардеец из муниципалитета. — Пусть сбегают за гражданином Сантерром и предупредят Коммуну.
— Солдаты, — приказал офицер, — оставайтесь в этом подвале и убивайте каждого, кто здесь появится.
Отдав этот приказ, офицер поднялся наверх, чтобы составить рапорт.
— Ага! — кричал Симон, потирая руки. — Ага! Ну, кто скажет, что я не в своем уме? Молодец, Блэк! Блэк — настоящий патриот, Блэк спас Республику. Иди сюда, Блэк!
Когда пес приблизился к нему, он ударил собаку ногой так, что тот отлетел шагов на двадцать.
— Эй, Блэк, я тебя люблю! — опять сказал Симон. — Ты поможешь нам перерезать глотку своей хозяйке. Иди сюда, Блэк, иди!
Но на этот раз вместо того, чтобы послушаться, Блэк, лая, понесся к башне.
Глава XXVII
Мюскаден
Прошло около двух часов после событий, о которых мы рассказали вам.
Лорэн прохаживался по комнате Мориса, Сцевола же чистил сапоги своего хозяина в прихожей, чтобы им было удобнее беседовать, дверь в комнату была открыта. Лорэн остановился, чтобы задать слуге несколько вопросов.
— Так ты говоришь, гражданин Сцевола, что твой хозяин ушел утром?
— Да, Боже мой, да.
— В обычное время?
— Может, на десять минут раньше или позже, я не могу сказать точно.
— И с тех пор ты его не видел?
— Нет, гражданин.
Лорэн замолчал и, сделав по комнате три или четыре круга, заговорил снова:
