— Твоя дочь не имеет никакого отношения к делу, которое мы расследуем, — ответил председатель, — сначала дай показания, а затем обращайся в Коммуну с требованием вернуть твою дочь.
— Слышишь? Гражданин председатель приказывает тебе дать показания, — прокричал Симон. — Сейчас же говори!
— Подожди минуту, — сказал, повернувшись к Морису, председатель, удивленный спокойствием обычно такого пылкого молодого человека. — Гражданин Линдей, может сначала ты хочешь что-нибудь сказать?
— Нет, гражданин председатель. Только прежде, чем называть меня трусом и предателем, Симон мог бы лучше осведомиться на этот счет.
— Что ты там говоришь? — кривляясь, твердил Симон с выговором парижской черни.
— Я говорю, Симон, — продолжал Морис, и в голосе его было больше грусти, чем гнева, что ты будешь жестоко наказан, когда увидишь, что произойдет дальше.
— И что же сейчас произойдет? — спросил Симон.
— Гражданин председатель, — продолжал Морис, не реагируя на своего отвратительного обвинителя, — я присоединяюсь к своему другу Лорэну с требованием, чтобы молодая девушка, которую только что арестовали, была заслушана раньше, чем заставят говорить эту бедную женщину, которой, наверняка, подсказали, какие надо дать показания.
— Ты слышишь, гражданка? — опять закричал Симон. — Они утверждают, что ты — лжесвидетельница.
— Это я — лжесвидетельница? — возмутилась жена Тизона. — Ах так, ну подожди:
— Гражданин, — сказал Морис, — прикажи этой несчастной замолчать.
— Ага, ты боишься! — закричал Симон. — Гражданин председатель, я требую свидетельских показаний гражданки Тизон.
— Да, да, показаний! — взревел зал.
— Тише! — крикнул председатель. — Вот едет представитель Коммуны.
В этот момент послышался шум приближающегося экипажа, бряцания оружия и выкрики бежавших рядом людей.
Симон с беспокойством повернулся к двери.
— Уходи, — сказал ему председатель, — я лишаю тебя слова.
Симон спустился в зал.
В зал вошли жандармы, которые проталкивали сквозь толпу какую-то женщину.
— Это она? — спросил Лорэн у Мориса.
— Да, это она, — ответил тот. — Несчастная, она погибла!
— Цветочница! Цветочница! — прокатилось по залу. — Это цветочница!
— Я требую, чтобы сначала дала свидетельские показания жена Тизона, — вопил сапожник. — Ты ей приказал говорить, председатель, а она все еще молчит.
Жену Тизона вызвали на трибуну, и она начата свое страшное повествование. По ее словам, виновна была цветочница, а Морис и Лорэн являлись сообщниками.
Это сообщение произвело впечатление на публику в зале.
Симон торжествовал.
— Введите цветочницу, — крикнул председатель.
— Это ужасно, — прошептал Моран, закрыв голову руками.
Ввели цветочницу, и она встала у трибуны, напротив жены Тизона, которая только что закончила давать свои свидетельские показания.
Вошедшая подняла вуаль.-
— Элоиза! — воскликнула жена Тизона. — Моя дочь… Ты здесь?..
— Да, матушка, — тихо ответила молодая девушка.
— А почему жандармы привели тебя сюда?
— Потому что меня обвиняют, матушка.
— Тебя… обвиняют? — воскликнула с тревогой жена Тизона. — Кто?
— Вы, матушка.
В зале воцарилась гробовая тишина. Боль от этой ужасной сцены вошла в сердце каждого из присутствующих.
— Это ее дочь!.. — перешептывались в зале. — Ее дочь, несчастная! Морис и Лорэн смотрели на обвинителя и обвиняемую с чувством глубокого сострадания и скорби.
Симон хотел дождаться, чем же кончится эта сцена, надеясь, что Мориса и Лорэна обвинят в соучастии, поэтому старался не попасться на глаза жене Тизона, которая ошеломленно оглядываясь по сторонам.
— Как зовут тебя, гражданка? — спросил председатель, сам взволнованный происходящим, хотя девушка была спокойна и, казалось, смирилась со своей судьбой.
— Софи-Элоиза Тизон, — гражданин.
— Сколько тебе лет?
— Девятнадцать.
— Где ты живешь?
— Улица Нонандьер, 24.
— Это ты продала гражданину Линдею, вот он сидит на скамье, сегодня утром букет гвоздик?
Девушка повернулась к Морису и, посмотрев на него, ответила:
— Да, гражданин, я продала ему букет гвоздик.
Жена Тизона взглянула на дочь глазами, полными ужаса.
— Знала ли ты, что в каждой из этих гвоздик была записка для вдовы Капета?
— Я это знала, — ответила обвиняемая.
По залу прокатились возгласы ужаса и восхищения.
— Почему ты продала эти гвоздики гражданину Морису?
— Потому что увидела на нем трехцветный шарф муниципального гвардейца. И не сомневалась, что он шел в Тампль.
— Кто твои сообщники?
— У меня их нет.
— Как! Ты одна замышляла этот заговор?
— Ну, если считать это заговором, то одна.
— Гражданин Морис знал об этом?
— Что в цветах спрятаны записки?
, — Да, — уточнил председатель.
— Гражданин Морис — гвардеец муниципалитета. Он может видеть королеву с глазу на глаз в любой час дня и ночи. Если бы гражданину Морису нужно было что-то сказать или передать королеве, он не стал бы для этого что-то писать.
— Раньше ты знала гражданина Мориса?
— Я встречала его раньше в Тампле, когда еще жила там с моей бедной матерью, знала его чисто визуально.
— Ты слышишь, презренный! — воскликнул Лорэн, грозя кулаком Симону, который, ошеломленный таким поворотом дел, опустив голову, старался незамеченным выскользнуть из зала, — Видишь, что ты наделал?
Взгляды присутствующих обратились на Симона, они выражали крайнее негодование.
Председатель продолжил допрос:
— Поскольку ты вручила букет, поскольку ты знала, что в каждом цветке спрятана записка, ты должна также знать, что в ней было написано!
— Я знаю это.
— Тогда скажи, что же было в той записке?
— Гражданин, — твердо произнесла девушка, — я сказала все, что могла и хотела сказать.
— Ты отказываешься отвечать?
— Да.
— Знаешь, что тебя за это ожидает?
— Да.
— Может быть, ты надеешься на свою молодость и красоту?
— Я надеюсь только на Бога.
— Гражданин Морис Линдей, — сказал председатель, — гражданин Гиацинт Лорэн, вы свободны. Коммуна признает вашу невиновность и отдает должное вашему патриотизму. Уведите гражданку Элоизу в тюрьму здешней секции.
