В конце переулка Морис обнаружил какой-то двор, на противоположной стороне которого виднелся свет. Он постучал в дверь бедного, одиноко стоящего дома, но при первом же ударе свет погас.
Морис снова постучал, но ему никто не ответил. Он понял, что ответа не дождется и напрасно теряет время. Морис вернулся в переулок.
В это время дверь темного дома приоткрылась, оттуда вышли трое мужчин, и раздался свист.
Морис повернулся и увидел на расстоянии двойной длины его дубины две тени.
Глаза его уже успели привыкнуть к темноте, и он увидел, как блеснули три клинка.
Морис понял, что окружен. Он хотел сделать мулине
[32]
, но переулок был настолько узок, что его дубина одновременно задевала обе противоположные стены. В ту же секунду его оглушили сильным ударом по голове. Это было нападение четверых мужчин, вышедших из двери в стене. Нападавших было уже семеро, они одновременно бросились на Мориса и, несмотря на его отчаянное сопротивление, повалили на землю, связали руки и завязали глаза.
Морис не закричал, не позвал на помощь. Ведь мужество и сила всегда страдают в одиночку, им стыдно кого-либо звать.
Впрочем, если бы даже Морис и позвал, то вряд ли помощь пришла в этом пустынном квартале.
Итак, Морис был связан по рукам и ногам, но не издал ни звука.
Он подумал, что раз ему завязали глаза, то ведь не для того, чтобы тут же убить. Морис был в том возрасте, когда каждая отсрочка дает надежду.
Он собрал всю свою силу и ждал.
— Кто ты? — спросил голос, в котором еще ощущалось участие в недавней борьбе.
— Я — человек, которого убивают, — ответил Морис.
— Точнее — ты уже мертвец, если заговоришь громко, закричишь или позовешь на помощь.
— Если бы я собирался закричать, то мог бы это сделать давным-давно.
— Ты готов отвечать на мои вопросы?
— Сперва спросите, а я посмотрю, должен ли отвечать.
— Кто послал тебя сюда?
— Никто.
— Ты пришел сюда по собственной воле?
— Да.
— Ты лжешь.
Морис сделал неимоверно сильный рывок, пытаясь освободить руки, но это было невозможно.
— Я никогда не лгу! — сказал он.
— В любом случае, пришел ли ты сам или тебя прислали, ты шпион.
— А вы трусы.
— Мы — трусы?
— Да, вас ведь человек семь или восемь, вы бросаетесь на одного, связываете его, оскорбляете. Трусы! Трусы! Трусы!
Это неистовство Мориса вместо того, чтобы разозлить противников, казалось, успокоило их: эта горячность была доказательством того, что молодой человек не был тем, за кого его приняли. Настоящий шпион задрожал бы и попросил пощады.
— Тут не оскорбления, — сказал голос, более мягкий и в то же время наиболее повелительный из всех предыдущих. — В наше бурное время можно быть шпионом и оставаться при этом честным человеком.
— Спрашивайте, я отвечу тому, кто произнес эту фразу.
— Что вы делаете в этом квартале?
— Я ищу одну женщину.
Ответ был встречен шепотом недоверия. Шепот усиливался и стал угрожающим.
— Ты лжешь! — произнес тот же голос. — Здесь нет никаких женщин, и, насколько мы понимаем в женщинах, искать в этом квартале некого. Говори правду или умрешь.
— Не убьете же вы меня просто из удовольствия убить, конечно, если вы не разбойники.
И Морис сделал вторую попытку освободить руки от веревки. Эта попытка была более решительна и неожиданна, чем первая. Вдруг острый и болезненный холод пронзил ему грудь.
Морис невольно отступил назад.
— Ну что! Почувствовал? — сказал один из нападавших. — Прибавь еще восемь таких же лезвий и можешь представить, что тебя ждет.
— Ну что ж, добивайте, — сказал Морис смиренно. — По крайней мере сразу все и кончится.
— Так кто же ты такой? — спросил голос, мягкий, но в то же время требовательный.
— Вы что, хотите знать мое имя?
— Да, твое имя.
— Я — Морис Линдей.
— Как! — воскликнул кто-то, — Морис Линдей, революционер, патриот? Морис Линдей, секретарь секции Лепеллетье?
Это было произнесено с таким жаром, что Морис понял — момент решающий. Ответить так или иначе — значит бесповоротно решить
свою судьбу.
Морис был неспособен на предательство и подлость. Он выпрямился и твердо сказал:
— Да, Морис Линдей. Да, Морис Линдей, секретарь секции Лепеллетье. Да, Морис Линдей, патриот и революционер, якобинец. Морис Линдей, для которого самым прекрасным будет тот день, когда он умрет за Свободу.
Этот ответ был встречен мертвой тишиной.
Морис Линдей подставил свою грудь в ожидании, когда лезвие, острие которого он только что почувствовал, вонзится полностью в его сердце.
— Это правда? — произнес через несколько секунд чей-то взволнованный голос. — Может молодой человек и не лжет.
— Посмотрите в кармане, — сказал Морис, — и вы найдете мое удостоверение. Посмотрите на мою грудь и вы найдете на рубашке вышитые инициалы «М. Л.», если их, конечно, не залила кровь.
Тотчас Морис почувствовал, как сильные руки подняли его и понесли. Путь был недолгим. Потом он услышал, как открылась одна дверь, за ней — другая. Вторая дверь была гораздо уже первой, и они с трудом протиснулись в нее.
Он слышал, как сопровождающие перешептывались между собой.
«Я пропал, — подумал про себя Морис, — они привяжут мне к шее камень и бросят в речушку Вьевр».
Но через несколько секунд он почувствовал, что несшие его, поднялись по нескольким ступеням. Теплый воздух ударил ему в лицо, его положили на какое-то сидение. Он услышал, как ключ дважды повернулся в замке, и удаляющиеся шаги. Видимо, его оставили одного. Морис прислушался так внимательно, как это может сделать только человек, жизнь которого зависит от какого-нибудь одного слова. Ему послышалось, как голос, который поразил его смесью твердости и мягкости сказал другим:
— Обсудим.
Глава VIII
Женевьева
Прошедшие два часа показались Морису столетием. И это естественно: молодой, красивый, сильный человек, имеющий поддержку сотен преданных друзей, с которыми мечтал иногда о великих свершениях, вдруг почувствовал, что может расстаться с жизнью, попав в эту гнусную западню.
Он понимал, что его заперли в каком-то помещении, но следили ли за ним?
