— Что вы об этом скажете? — спросила она так тихо, что Баньер угадал смысл произнесенного скорее по ее дыханию, ласково тронувшему его щеку, нежели по звуку голоса.
— Увы, мадемуазель! — тяжело вздохнул он. — Похоже, все на свете имеют зуб против царя Ирода.
— Да, — кивнула она. — Не правда ли, оттуда на целое льё разит иезуитом? Скажите, неужели у вас осталось хоть малейшее желание вернуться к этим гадким людям в черном?
— О мадемуазель! — вскричал Баньер громче, чем то допускала простая осторожность. — Я готов бежать от них хоть на край света!
— Тсс! — шикнула на него Олимпия. — Вас услышали.
И действительно, пристав, которого нетрудно было распознать по надменной чопорной осанке и недовольному лицу человека, поднятого с постели, противный пристав, весь в черном, среди своих одетых в серое приспешников, поднял голову и, отделившись от остальных, подошел почти под самый балкон.
— Быстрее, быстрее! — заторопилась Олимпия. — Нельзя терять время: они пришли за вами. К счастью, дверь крепкая и у нас есть в запасе минут десять, пока ее выломают.
— Думаете, они ее выломают? — спросил Баньер.
— Не преминут. Но за десять минут можно сделать немало, если, конечно, — тут она посмотрела на Баньера, — не терять головы.
— Мадемуазель, — зашептал Баньер, — только одно может заставить меня потерять голову: боязнь не понравиться вам; но, оставаясь уверенным и в вашем одобрении и в вашей симпатии, я готов схватиться хоть с целым светом.
— Отлично сказано, — отметила Олимпия. — Идемте!
— Но, — возразил Баньер, указывая на свой злополучный костюм царя Ирода, — эта одежда мне будет мешать.
— Переодевайтесь немедленно, — отвечала Олимпия, увлекая его в туалетный кабинет.
Подойдя к большому платяному шкафу, скрытому под обоями, она распахнула его, и Баньер увидел там целый гардероб.
— Переодевайтесь, не теряя ни секунды! — приказала актриса. — Я поступлю так же. У вас на все пять минут.
В тот же миг третий удар, еще мощнее предыдущих, потряс дверь и торжественно прозвучали слова:
— Именем короля, откройте!
XVII. ПОБЕГ
Эти слова пришпорили Баньера сильнее, чем совет Олимпии.
За пять минут он вполне покончил со своим туалетом и уже собрался с победительным видом вернуться в комнату Олимпии, когда на ее пороге столкнулся с очаровательным юным кавалером.
Баньер испустил возглас изумления, но уже со второго взгляда узнал под мужским нарядом Олимпию.
— О, как вы прекрасны! — воскликнул он.
— Вы поговорите об этом позже, любезный мой Баньер, и, признаюсь, я бы послушала такие речи с подлинным удовольствием, поскольку то, что у вас вырвалось, принадлежит к разряду фраз, что никогда не надоедают женщине. Но именно теперь нам нельзя расточать время на комплименты. Идемте!
— А куда?
— Откуда я знаю? Куда приведет нас случай.
— Приведет нас, говорите вы? Так вы идете со мной?
— Разумеется! — решительно отвечала актриса.
— Значит, вы меня любите? — не веря своим ушам, вскричал Баньер.
— Не знаю, люблю я вас или нет, но точно знаю, что мы сейчас уходим. Кстати, вы готовы?
— Готов ли я? — вскричал Баньер. — Конечно, готов!
— Тогда более ни звука. Следуйте за мной и делайте все, как я.
Она подошла к секретеру и открыла его. Две тысячи, оставленные г-ном де Майи, лежали там аккуратнейшим образом разложенные по ранжиру: одна — в свертках по сто луидоров в каждом, другая — в билетах на предъявителя.
— Берите золото! — приказала Олимпия. — Я же захвачу бумаги.
И пока она рассовывала кредитные билеты по карманам, Баньер набивал свои золотом.
— Готово? — спросила она.
— Да, — ответил он.
— Теперь возьмите это.
— Что еще?
— Мой футляр с украшениями. Отнеситесь к нему со вниманием.
— Он в верном месте, будьте покойны. Но что вы еще ищете?
— Перстень.
— Ах, да! — огорченно прошептал Баньер. — Перстень господина де Майи. Кажется, я видел его на камине.
Он протянул руку и, проведя ладонью по мраморной доске, промолвил:
— Вот он.
— Давайте сюда, — сказала она и надела перстень на палец.
— Вы слышите? — произнес Баньер.
— О, быстрее, быстрее! — вскрикнула Олимпия. — Дверь поддается!
— А как же мы, что нам делать?
— Поступим как эта дверь, — с очаровательной улыбкой произнесла актриса.
И, схватив послушника за руку, она повлекла его за собой.
— Куда вы? — в ужасе прошептал Баньер. — Не забывайте! Вы идете прямо им в руки!
— Доверьтесь мне, — успокоила его Олимпия.
И он покорно пошел за ней по коридору, ведущему к лестнице.
В коридор выходила дверь, Олимпия открыла ее, втолкнула юношу в какой-то кабинет и влетела туда вслед за ним.
Едва они затворили за собой дверь, как по лестнице послышался топот торопливых шагов пристава и его стражников, которые перебудили весь дом, вскоре огласившийся криками ужаса мадемуазель Клер и других слуг Олимпии.
После того как этот ураган пронесся, не задерживаясь, мимо двери их кабинета, актриса, задвинув за дверью все запоры, отворила другую дверцу, выходившую на узенькую лестницу; лестница заканчивалась темным проходом, ведущим в сад.
Только оказавшись на свежем воздухе, Баньер смог перевести дух. Беглецы скользнули под липами, добрались до калитки и очутились на крутой пустынной улочке — по ней и заспешила Олимпия, увлекая своего спутника.
Они бежали слишком быстро, чтобы завязать беседу, но держались за руки, и пальцы их были красноречивее уст. Не останавливаясь, они пробегали за улочкой улочку, за площадью площадь, за переулком переулок — вплоть до Ульских ворот, остававшихся открытыми на всю ночь.
Оказавшись за городской стеной, они спустились к реке, свежее дыхание которой напомнило о ее близости ранее, нежели перламутровый отблеск водной глади, мерцавшей за деревьями прогулочной аллеи.
Баньер метнулся было к деревянному мосту, но, вместо того чтобы последовать за ним, Олимпия потянула своего спутника вправо и начала спускаться по прибрежному откосу, словно школяр, отправившийся грабить огороды.
Он послушно следовал за ней. Бедняга! Держа на тоненькой шелковой нити, она могла бы привести его хоть в седьмой круг ада.
