— Я всегда права.
— Тогда руководите мной. Приказывайте. Что нам делать?
— Что делать?
— Да. Скажите.
— Что ж! Граф, давайте позавтракаем, ведь вчера мы были настолько не в себе, что даже не поужинали; затем я, беря от жизни все, что возможно, насытившись, лягу спать, поскольку имела глупость не выспаться этой ночью.
Майи заключил Олимпию в объятия.
— Хорошо, пусть так! — воскликнул он. — Жить одним днем! И когда ты убедишься, что ты для меня все, вот тогда, моя Олимпия, ты сжалишься надо мной и будешь обороняться, чтобы сохранить себя для моей любви.
— Сделаю все, что смогу, — вздохнула она.
В два часа пополудни Майи еще спал сладким сном: ему снилось, что Олимпия любит лишь его одного.
Однако сон этот был слишком чарующим, чтобы продлиться долго.
Камердинер, постучавшись в дверь, разбудил графа.
— Что там еще? — крикнул Майи. — Зачем меня разбудили?
— Прибыл господин герцог де Ришелье, ему крайне необходимо поговорить с господином графом, — доложил камердинер.
— Герцог де Ришелье? С какой стати?
— По делам королевской службы, — был ответ.
— Ах ты дьявольщина! — вскричал Майи, спрыгивая с кровати. — Скажите ему, что я иду.
LXVII. МАЙИ РЕВНУЕТ СВОЮ ЖЕНУ
Господин герцог де Ришелье, как и сказал камердинер, действительно ожидал графа.
Они приветствовали друг друга весьма учтиво, как и пристало людям истинно светским. Майи был не из тех, кто способен оказать дурной прием гостю, приди даже тот с той же целью, что и Пекиньи, самый любезный и самый изворотливый среди вельмож своего времени.
Как требовал обычай, они обнялись.
— Не могли бы вы, дорогой граф, — начал герцог, покончив со всеми любезностями, предусмотренными этикетом, — не могли бы вы уделить мне полчаса?
— Но, герцог, вы же знаете, что здесь…
— Понимаю, этот дом наслаждений, а не дел.
— Значит, вы пришли сюда по делу?
— Да, и притом оно из числа самых неотложных.
— Но я сейчас…
— Сейчас вы здесь с вашей возлюбленной?
— Вот именно.
— Боже мой! Я в отчаянии, что помешал.
— Но в конце концов скажите, герцог…
— Что?
— Так ли уж необходим этот разговор?
— Совершенно необходим.
— В таком случае извольте, я в вашем распоряжении. Где вам угодно расположиться?
— Если вы мне предоставляете выбор, я бы предпочел, чтобы мы совершили небольшую прогулку.
— Здесь есть сад.
— Превосходно!
— Так идемте.
Майи провел Ришелье через ту обеденную залу, где он накануне принимал Пекиньи, на крыльцо, которое утопало в роскошных цветах, прикрытых большим стеклянным колпаком, и оттуда они спустились в сад, печальный, оголившийся с первыми заморозками.
Тем не менее в эти последние осенние дни еще можно было судить о том, как здесь было и как станет вновь, когда возвратится майское тепло с его живительным дыханием.
Сад являл собой вытянутый прямоугольник, обрамленный растущими вплотную к ограде большими кленами, на ветвях которых мороз развесил свои колючие сталактиты — украшение зимы.
— Теперь, господин герцог, как видите, мы одни настолько, насколько вы, как мне кажется, того желали. Говорите же, я вас слушаю. По-видимому, вас прислали ко мне по служебной надобности?
— Клянусь душой, не без того, любезный граф; но позвольте мне для начала выразить вам свое восхищение подобной прозорливостью.
Тут они обменялись поклонами.
— Знаете ли, граф, этот ваш особнячок — сущая прелесть.
— Такая похвала, господин герцог, лестна вдвойне, поскольку она исходит от вас.
— Здесь нужна поистине чудесная птичка, достойная такой очаровательной клетки.
— Герцог!
— Впрочем, если молва не преувеличивает, ваша возлюбленная, по-видимому, жемчужина из жемчужин. В какие же воды вам пришлось нырять, чтобы выудить для нас такое сокровище?
«Как, — подумал Майи, — неужели этому тоже есть дело до моей любовницы?»
И, одарив Ришелье улыбкой, он спросил:
— Вы упомянули о служебной надобности, господин герцог; уж не хотите ли вы сменить резиденцию?
— Каким образом?
— Ну как же: сначала вы были аккредитованы при австрийском августейшем доме, а потом, видимо, при домике на улице Гранж-Бательер?
— О! Да это просто невероятно, как вы догадливы, мой дорогой граф. Право же, вы сегодня в ударе.
«Ясно, — сказал себе Майи. — Он тоже явился требовать у меня Олимпию».
И все в нем судорожно сжалось. Затем, уже вслух, он произнес:
— Господин герцог, моя проницательность заходит еще дальше, чем вы полагаете.
— Да ну? — обронил Ришелье.
— Потому что я не только распознал посольство, ндои угадываю, в чем суть миссии посла.
— В самом деле?
— Да. Только должен вас предупредить об одном обстоятельстве.
— Каком?
— Я дурно настроен.
— Ах, вот как, — удивленно протянул герцог.
— Да, со мной только что уже провели переговоры на сей предмет, и предупреждаю вас, что эта беседа была мне более чем неприятна.
— С вами велись переговоры?
— Да, причем все было высказано весьма ясно и даже очень напористо.
— Будет ли нескромностью осведомиться, кто посетил вас, граф?
— Нет, черт возьми! Тем более что я ему оказал такой прием…
— Неужели?
— … такой, что отбил у него охоту вернуться!
— Но при всем том вы не сказали мне, кто был этот официальный посредник.
— О, это был некто из числа моих близких друзей.
— Пекиньи, должно быть? — наудачу спросил герцог.
— Верно! — вскричал Майи. — Откуда вы знаете? «Ах, дьявол! — подумал Ришелье. — Пекиньи! Проклятая придворная лиса, он еще меня обойдет!»
Потом он спросил вслух:
— И вы отказались выслушать его?
— Напротив, дал ему высказаться до конца. И вот тогда, когда между нами уже не оставалось никаких неясностей, я распростился с ним таким образом, чтобы дать ему понять, что его возвращение было бы для меня крайне неприятно.
