Подобная сцена произошла и после смерти короля. Едва Луп XIII закрыл навеки глаза, каждый из присутствовавших при его кончине удалился, и только трое, удерживаемые придворным этикетом в траурной комнате, оставались при трупе, который надлежало освидетельствовать. Освидетельствование должны были произвести один принц, один коронный чиновник и один камергер. Шарль Амедей Савойский, герцог Немурский, маршал Витри и маркиз Сувре оказали эту последнюю честь смертным останкам своего государя.
В это время королева также оставила новый замок, где лежало тело ее супруга, и отправилась к дофину в старый замок, отстоящий от первого не более чем на триста шагов. Прибыв в замок, Анна Австрийская, которая, желая договориться относительно своего регентства с герцогом Орлеанским, попросила его через герцога Бофора приехать к ней и облегчить ее горе своим присутствием. Его высочество поспешил исполнить желание королевы, но когда принц Конде захотел его сопровождать, то Бофор заметил, что он имеет приказание никого не впускать к королеве, кроме герцога Орлеанского.
— Ну хорошо, милостивый государь, — сказал принц, — но скажите ее величеству, что если она хотела отдать такое приказание, то могла это сделать через начальника своих телохранителей, а не через вас, который не имеет на то никаких прав.
— Милостивый государь, — отвечал Бофор, — я сделал то, что приказала мне королева, и никто во всей Франции не в состоянии запретить мне делать то, что сама королева приказывает мне делать!
Конде, будучи первым принцем крови и важным лицом в государстве, очень обиделся такому резкому ответу герцога Бофора, и с этой минуты оба возненавидели друг друга Об этой ненависти мы поговорим позже и увидим ее пагубные последствия.
Во время свидания королева обо всем договорилась с герцогом Орлеанским. Впрочем, Анна Австрийская заезжала в старый замок для того, чтобы только повидаться со своим шурином и взять сына. В этот же день она возвратилась в Париж и со всем двором переехала в Лувр.
Три дня спустя королева отменила все распоряжения покойного короля, относившиеся к управлению государством. Парламент объявил ее регентшей королевства с тем, чтобы она заботилась о воспитании особы его величества и управляла всеми делами государства, в то время как герцог Орлеанский, его дядя, будет генерал-наместником во всех провинциях королевства и председателем Государственного совета в подчинении у королевы. Во время его отсутствия эти права передаются принцу Конде, также под властью королевы. Кроме того, королеве предоставляется право назначать, по своему усмотрению, членов Совета для обсуждения государственных дел, и ей не вменяется в обязанность подчиняться решению большинства голосов.
Последняя статья, очевидно, уничтожила все меры короля учинить опеку над Анной Австрийской и вместо того, чтобы подчинить королеву Совету, она поставила Совет в совершенную от себя зависимость.
Ни Мазарини, ни де Шавиньи не присутствовали при провозглашении декларации парламента, что сразу же заметили и стали смотреть на них как на людей, впавших в немилость королевы. Итак, из трех человек, рекомендованных Луи XIII умирающим Ришелье, Нуайе уже при жизни короля отказался от государственных дел, два других также должны были вскоре сойти со сцены, а вместе с ними должно было исчезнуть и то влияние кардинала, которое так долго тяготело над рабом его Луи XIII.
Мазарини и де Шавиньи многие возненавидели за то, что они оба хотели стать наследниками Ришелье, но слишком поторопились с этой ненавистью. Анна Австрийская наследовала от своего супруга искусство притворяться — эту непохвальную, но необходимую добродетель королей. Мы увидим, как все обманулись насчет Мазарини, ибо в то время, как все думали, что он собирается возвратиться в Италию, он, совершенно спокойный, обедал вместе с де Шавиньи, своим другом и товарищем по несчастью, у командора Сувре, того самого, имя которого было уже однажды произнесено в нашем историческом рассказе по поводу заговора Шале и герцога Орлеанского против жизни кардинала Ришелье.
Дружба межу Мазарини и де Шавиньи не была чем-то новым. Со времени приезда во Францию, Мазарини весьма коротко сошелся с Бутилье, который был в весьма большом почете у Ришелье, и с де Шавиньи, который считался его сыном. Оба они поддерживали Мазарини сколько возможно и даже уверяли, что только по бесконечным просьбам де Шавиньи у Ришелье Мазарини получил кардинальскую шапку.
Итак, двое друзей, поклявшихся разделить и горе и радость, обедали у Сувре, а после обеда сели играть в карты. Вдруг дверь отворилась и в комнату вошел Беринген. Увидев первого камердинера королевы, Мазарини догадался, что тот пришел именно к нему, поэтому он, передав свои карты Ботрю, повел Берингена в другую комнату, не обращая внимания на пытливые взгляды де Шавиньи.
— Милостивый государь, — начал Беринген, — я пришел к вам с хорошим известием.
— С каким? — спросил со свойственным ему хладнокровием Мазарини.
— С тем, что ее величество вовсе не так худо к вам расположена, как все думают! — продолжил Беринген.
— А что же заставляет вас делать такие приятные для меня предположения, г-н Беринген? — поинтересовался Мазарини, улыбаясь.
— Разговор, который мне случилось услышать между ее величеством и г-ном Бриенном, в котором она высказалась, что согласно с мнением г-на Бриенна намерена сделать вас первым министром.
Против ожидания вестника улыбка на губах кардинала исчезла, лицо его приняло вновь хладнокровное выражение. Бесстрастный, но сосредоточенный взор проник, казалось, в самую глубину сердца посланного.
— А вы действительно слышали этот разговор?
— Да, сударь.
— И что же говорил Бриенн?
— Он говорил ее величеству, что ей очень необходим хороший первый министр, а лучше вашего преосвященства нет никого, поскольку вы не только сведущи в делах, но и душевно преданы королеве.
— Стало быть, Бриенн ручался за мою преданность?
— Он утверждал, что такая великая милость тронет ваше преосвященство, и вы из благодарности будете служить ее величеству, нашей государыне, верой и правдой.
— Что же отвечала королева? — спросил Мазарини.
— Ее величество опасается, что ваше преосвященство не пожелает принять ее предложение.
Мазарини снова улыбнулся.
— Благодарю вас, Беринген, — сказал он, — и верьте,
Что при первом же случае я вспомню об услуге, которую вы мне оказали, принеся эту приятную для меня новость. — И он сделал шаг, чтобы вернуться к игре.
— Разве это все, что вашему преосвященству угодно
Было мне сказать? — спросил камергер.
— Что же вы хотите, чтобы я еще вам сказал? — изобразил удивление Мазарини. — Вы объявили, что подслушали разговор королевы с Бриенном, в котором она выказала свое ко мне расположение. За это я должен поблагодарить вас и я вас благодарю.
