— Герцог! Если эта пословица справедлива, то получается, что этот человек не сумасшедший, а я неблагороден, поскольку вот уже дважды я разговаривал с ним и нашел его речь умной и толковой!
Эти слова были произнесены с особенной важностью, несколько удивившей присутствующих, а когда Дюра позволил себе продолжать сомневаться, Луи XIV заметил:
— Знайте, что этот человек говорил мне об одном обстоятельстве, которое случилось со мной более 20 лет назад. О кем никто не может знать, поскольку я никому о нем не рассказывал. Тогда в Сен-Жерменском лесу, явилось мне привидение и сказало нечто, что этот крестьянин повторил слово в слово!
Луи XIV всегда говорил об этом крестьянине хорошо, и пока тот жил в Версале, то получал от двора содержание, а когда его отправили назад, король не только позаботился о путевых издержках, но и вручил ему сверх того небольшую сумму. Губернатор же Прованса получил предписание оказывать крестьянину особое покровительство и, не выводя его из прежнего звания и ремесла, побеспокоиться, чтобы он не имел недостатка в продолжение оставшейся жизни. Никто не узнал ничего ни от короля, ни от министров, которые то ли не знали, то ли имели приказ короля ничего не говорить о причине визита крестьянина. Сам кузнец вернулся к своему ремеслу и жил по-прежнему, будучи любим и уважаем земляками, и никогда никому не говорил о выполненном им поручении и великой чести, оказанной ему королем.
Любители разузнавать чужие тайны начали, однако, розыски и установили, что в Марселе жила некая г-жа Армон, вдовая, бедная и безобразная, но внушавшая к себе какой-то страх и управлявшая видными людьми своего города. Полагали, что она колдунья и заставила начальника марсельского флота д'Армона жениться на себе при самых странных обстоятельствах, несколько сходных с теми, при которых де Ментенон, ее душевный друг, женила на себе короля. Предполагали, что Луи XIV однажды рассказал де Ментенон о своем видении в Сен-Жерменском лесу, о котором, как сам утверждал, никому никогда не говорил; что де Ментенон сообщила эти подробности своему другу, г-же Армон, а последняя воспользовалась ими, чтобы дать кузнецу средства приобрести доверенность короля. Что же касается совета, который таинственная белая дама просила передать королю, то он был ничем иным как советом всенародно признать де Ментенон королевой. Это отчасти согласовалось со слухом, который разнесся после смерти Марии-Терезии — будто бы она, умирая, вручила де Ментенон свое обручальное кольцо; утверждали, что обнародованию брака воспрепятствовали только Фенелон и Боссюэ, напомнившие королю о данном им Лувуа священном слове. Как бы то ни было, все прямо обвиняли де Ментенон в том, что именно она привела в движение колеса этой необыкновенной машины, но, с другой стороны, это было ее последней попыткой в таком роде. Как говорит Сен-Симон, она поняла, что нельзя более надеяться на обнародование ее брака и имела над собой достаточно власти, чтобы не говорить об этом королю под угрозой впасть в немилость. Король же, видя, что его оставили на этот предмет в покое, испытывал признательность и удвоил свою любовь к де Ментенон, как и доверие.
При всем своем счастье де Ментенон не была избавлена от семейных неурядиц, доставляемых в особенности ее братом, графом д'Обинье, который, будучи не более чем капитаном пехотного полка, частенько говорил о походах, в которых принимал участие, о своих великих заслугах, за которые его обидели самым жестоким образом, не наградив жезлом маршала. Правда, добавлял он иногда, я предпочел бы деньги. Брат беспрестанно выговаривал де Ментенон за то, что до сих пор он еще не герцог, не пэр, не министр королевского Совета, жаловался, что для него ничего не сделано, хотя он уже был губернатором Бельфорта, потом Эг-Морта, потом провинции Берри, получил орден Св. Духа. Впрочем, граф д'Обинье был очень неглуп и приобрел особую известность своими остротами, а красное словцо было тогда в моде.
Однако для де Ментенон человек такого характера был в тягость. Волочась за всеми хорошенькими девушками, являясь с ними повсюду, привозя их с родственниками в Париж, даже в Версаль, говоря всегда, что придет в голову, насмехаясь над всем светом, называя Луи XIV не иначе как своим зятем, граф был источником постоянной тревоги для де Монтенон, поэтому в конце концов она решила любым способом скинуть это тяжелое бремя. Недостаток денег казался единственным средством как-то усмирить графа — несмотря на губернаторство, различные должности и хорошее жалованье у него часто не было денег, и он частенько прибегал к сестре с покорностью, с лестью, как школьник, желающий заслужить милость у строгого учителя. Тогда сестра заставляла его давать всякого рода обещания, на что тот охотно соглашался, однако как скоро граф получал желаемое, он исчезал до того времени, пока новый скандал не доказывал, что он еще жив.
Однажды д'Обинье с обычными своими претензиями явился к своей сестре, которая приняла его с весьма строгим видом и сказала, что король наконец узнал о его проказах, ею обычно от него скрываемых, и простил его только получив от нее твердое обещание, что брат исправится или по крайней мере обнаружит таковое желание. Граф ответил, что совершенное исправление вряд ли возможно, а что касается вида раскаяния, то нет ничего проще, и стоит только сестре, которая должна быть в этом достаточно опытна, подать ему совет, как обрести вид совершенно раскаявшегося грешника. Де Ментенон предложила брату перестать показываться в течение месяца в дурных обществах и вступить в основанное г-ном Дойеном Общество св. Сульпиция, куда вступают благородные лица из самых лучших домов Франции, чтобы жить вместе и заниматься делами благочестия под руководством почтенных особ духовного звания.
Граф д'Обинье долго не соглашался, находя подобные мероприятия не слишком для себя приятными, но августейшая сестрица стояла на своем твердо, и когда она пообещала по окончании месячного срока выдать 25 000 ливров, граф согласился раскаяться в дурном поведении, вступить в Общество св. Сульпиция, и, получив деньги; вернуться в общество самым блестящим образом.
На другой же день после того как граф получил свои 25 000 он покинул Общество; это предвидели, и г-н Дойен получил приказ отыскать беглеца. Графа отдали под надзор одному священнику братства св. Сульпиция, который всякий раз, когда тому приходило желание куда-нибудь отправиться, следовал за ним как тень. Однажды граф вышел из себя и побил своего надзирателя, о чем стало известно и д'Обинье был осужден на шестинедельный арест в собственном доме. Граф понял, что избрал не тот путь и, получив взамен отказавшегося нового надзирателя, попробовал подкупить его и сделать соучастником своих проказ. История не говорит, преуспел ли он в этом, известно положительно, что он стал осторожнее и таким образом сестра его почти избавилась если не от него самого, то от страха, который он наводил.
Вернемся к бракосочетанию его высочества герцога Бургундского с юной принцессой Савойской. Во исполнение договора, заключенного в монастыре Богородицы Лоретской, герцог Савойский послал во Францию свою одиннадцатилетнюю дочь. 16 октября 1696 года принцесса прибыла во Францию и распрощалась со всей своей свитой, за исключением горничной и врача, которые были отосланы, когда она устроилась в Версале.
