Но независимо от того, что именно было предметом раздумий принца, они были прерваны неожиданным происшествием.
Какой-то человек с непокрытой головой и без камзола, тяжело и прерывисто дыша, вышел из Лувра и помчался через площадь, словно за ним гналась бешеная собака.
Присмотревшись, принц понял, что это паж маршала де Сент-Андре — паж, которого он впервые увидел в таверне близ Сен-Дени, а во второй раз — в садах Сен-Клу.
— Эй! — окликнул его принц, когда тот был в десяти шагах от него. — Куда вы так спешите, мой юный метр?
Молодой человек резко остановился, точно уперся в непреодолимое препятствие.
— Это вы, монсеньер? — воскликнул он, узнав принца, несмотря на то что тот закутался в темный плащ и надел шляпу с широкими полями, прикрывающую глаза.
— Черт побери! Это именно я, и, если не ошибаюсь, я вас знаю… Вы ведь Мезьер, юный паж господина де Сент-Андре?
— Да, монсеньер.
— И, кроме того, насколько я припоминаю, вы влюблены в мадемуазель Шарлотту? — продолжал принц.
— Да, я раньше был в нее влюблен, монсеньер, но это уже прошло.
— Отлично!
— Смею поклясться, что это так!
— Вам очень повезло, молодой человек, — заметил принц весело и в то же время с грустью, — что сумели освободиться от этой влюбленности; впрочем, я не уверен, что это так.
— Почему же, монсеньер?
— Если бы вы не были влюблены до безумия или безумны от влюбленности, вы бы не носились в таком растерзанном виде посреди ночи.
— Монсеньер, — произнес паж, — мне только что было нанесено смертельнейшее для мужчины оскорбление.
— Для мужчины? — улыбаясь, переспросил принц. — О ком идет речь? Не о вас же?
— А почему бы и не обо мне?
— Да потому, что вы все еще ребенок.
— Я хочу вам сказать, монсеньер, — продолжал молодой человек, — что со мной обошлись самым ужасным образом; мужчина я или ребенок, но раз у меня есть право носить шпагу, я отомщу.
— Раз вы имели право носить шпагу, надо было ею воспользоваться.
— Меня схватили лакеи, скрутили, связали мне руки и, ноги и…
Молодой человек умолк, охваченный неописуемым гневом, и его голубые глаза засветились во мраке, как у ночных животных, двумя яркими точками.
Видя это, принц понял, что перед ним стоит мужчина с горячей кровью, переполненный ненавистью.
— И… — повторил принц.
— И меня высекли, монсеньер! — гневно закричал молодой человек.
— Вот видите, — усмехнулся принц, — с вами обращаются не как с мужчиной, а как с ребенком.
— Монсеньер, монсеньер, — воскликнул Мезьер, — дети быстро становятся мужчинами, когда им семнадцать лет и им есть за что мстить!
— В добрый час! — внезапно став серьезным, сказал принц. — Мне нравятся такие речи, молодой человек. Так чем же вы заслужили подобное оскорбление?
— Как я вам только что сказал, монсеньер, я был влюблен до безумия в мадемуазель де Сент-Андре. Простите меня за это признание, монсеньер…
— А что тут такого, за что вас надо прощать?
— Ведь вы ее любили почти так же, как и я.
— А-а, — произнес принц, — так вы это заметили, молодой человек?
— Принц, сколько бы вы мне ни делали добра, вам не возместить и сотой доли того, что мне пришлось из-за вас выстрадать.
— Кто знает?.. Но продолжайте же!
— Я бы отдал за нее свою жизнь, — продолжал паж, — и каковы бы ни были преграды, поставленные от рождения между нею и мной, я ощущал себя достойным если не жить ради нее, то умереть за нее.
— Мне это известно, — улыбаясь, заметил принц и махнул рукой, словно желая отогнать от себя что-то неприятное. — Продолжайте.
— Я любил ее до такой степени, монсеньер, что готов был смириться с тем, что она станет женой другого, при условии, что тот, другой, будет любить и уважать ее так же, как и я. Да, мне было достаточно знать, что она любима, уважаема и счастлива. Как видите, монсеньер, этим и ограничивались мои честолюбивые намерения и мои любовные устремления.
— Ну, хорошо, — нетерпеливо прервал его принц, — так что же случилось?
— Так вот, монсеньер, как только я узнал, что она стала любовницей короля, как только я узнал, что она обманывает не только меня, не просто влюбленного, но ее раба, не только, повторяю, меня, но вас, обожающего ее, но господина де Жуэнвиля, собиравшегося на ней жениться, но весь двор, выделявший ее на фоне этого сборища распутных и падших девиц как чистое, невинное и простодушное дитя, — когда все это открылось, монсеньер, когда я узнал, что она любовница другого мужчины…
— Не просто другого мужчины, сударь, — заявил Конде с непередаваемой интонацией, — а короля.
— Согласен, короля! Но, тем не менее, меня одолела мысль убить этого человека, не считаясь с тем, что он король.
— Черт! Мой дорогой паж, — продолжал Конде, — вы готовы впасть в смертный грех! Убить короля из-за любовного приключения! И если вас всего лишь высекли за подобную мысль, мне представляется, вам не на что жаловаться.
— О, меня высекли вовсе не за это, — заявил Мезьер.
— Так за что же? А знаете, ваша история начинает меня интересовать. Только вы не будете возражать против того, чтобы рассказывать ее на ходу: во-первых, потому, что у меня буквально затекли ноги, а во-вторых, у меня есть дело близ Гревской площади.
— Не важно, куда я направлюсь, монсеньер, — заявил молодой человек, — лишь бы подальше от Лувра.
— Прекрасно, меня это в высшей степени устраивает, — сказал принц, постукивая сапогами по мостовой. — Идите со мной, и я вас выслушаю.
Затем он с улыбкой оглядел молодого человека:
— Вот видите, как много все-таки значит общее несчастье, — объяснил он. — Вчера вы полагали, что любим я, и потому у вас возникало желание меня убить. Сегодня, когда выяснилось, что любим король, нас сблизило несчастье, и я стал поверенным ваших тайн, а поскольку вам известно, что я никогда не предаю людей, доверившихся мне, вы признались в одолевавшем вас желании убить короля. В конце концов, вы ведь его не убили, не так ли?
— Не убил; только я провел словно в лихорадке целый час у себя в комнате.
— Отлично! — пробормотал принц. — Точно так же, как и я.
— Примерно через два часа, не придя ни к какому решению, я постучался в дверь мадемуазель де Сент-Андре, чтобы упрекнуть ее в бесстыдном поведении.
— И это точно так же, как поступил я, — прошептал принц.
— Мадемуазель де Сент-Андре в своих апартаментах не было.
