— Однако, — спросил принц де Конде, повинуясь внезапному озарению, — начальника стражи уже предупредили?
— Я этого не знаю, монсеньер, — ответила мадемуазель де Сент-Андре, — но, во всяком случае, если это еще не сделано, то его следует предупредить.
— Тогда, без сомнения, нельзя терять ни минуты, — продолжал принц.
И, повернувшись к Колиньи, Конде осведомился:
— Не ваш ли брат Дандело эту неделю командует в Лувре?
— Он самый, мой дорогой принц, — ответил адмирал, схватив на лету мысль Конде, — и на всякий случай я сам его попрошу удвоить бдительность, сменить пароль и привести стражу в состояние боевой готовности.
— Так идите же, господин адмирал! — воскликнул принц в восторге от того, что его так великолепно поняли. — И дай Бог, чтобы вы сумели прийти вовремя!
Адмирал с улыбкой удалился, оставив принца де Конде наедине с мадемуазель де Сент-Андре.
Девушка насмешливым взглядом проводила сурового адмирала.
Затем она обратилась к принцу:
— Ну, пусть теперь скажут, ваше высочество, что вы не преданы королю как родному брату!
— Но кто же мог усомниться в моей преданности, мадемуазель? — спросил принц.
— Весь двор, монсеньер, и я в частности.
— В том, что двор сомневается, нет ничего удивительного, ведь двор принадлежит господину де Гизу, в то время как вы, мадемуазель…
— Я ему еще не принадлежу, зато я хочу ему принадлежать: в этом различие между настоящим и будущим, монсеньер, ни более и ни менее.
— Значит, столь невероятный брак все еще реален?
— Более чем когда-либо, монсеньер.
— Не знаю почему, — проговорил принц, — но в голове у меня — вернее сказать, в сердце — гнездится тайная мысль, что он никогда не состоится.
— По правде говоря, я бы испугалась, мой принц, если бы вы не были столь дурным пророком.
— О Господи! Кто же подорвал в ваших глазах мою репутацию ученого астролога?
— Вы сами, принц.
— Каким же образом?
— Предсказав, что я вас полюблю.
— Неужели я на самом деле такое предсказывал?
— О, да я вижу, что вы забыли тот день, когда состоялась чудесная рыбная ловля.
— Чтобы это забыть, мадемуазель, мне пришлось бы порвать ячейки сети, куда вы меня поймали в тот день.
— О принц, вам следовало бы говорить о той сети, в которую вы поймали сами себя. Я никогда, благодарение Богу, не накидывала на вас сетей.
— Нет, но зато вы завлекали, подобно сиренам, о каких рассказывает Гораций.
— О! — воскликнула мадемуазель де Сент-Андре, знакомая с латынью, как все женщины того времени, столь же педантичные, сколь и галантные, — Гораций говорит: desinit in piscem
[3]
. Посмотрите на меня, разве мог туловище заканчивается рыбьим хвостом?
— Нет, и потому вы еще опаснее, так как обладаете голосом и взором античных обольстительниц. Вы, возможно, сами того не ведая, безотчетно влечете меня к себе; но я уже, смею вас заверить, безвозвратно околдован.
— Если бы я хоть сколько-нибудь верила вашим словам, принц, я бы вас искренне пожалела, ибо любить без взаимности мне кажется самым жестоким испытанием для чувствительного сердца.
— Тогда пожалейте меня от всей души, мадемуазель: еще ни один человек не любил сильнее и не был менее любим, чем я.
— Вы должны, по крайней мере, отдать мне должное, принц, — улыбнулась мадемуазель де Сент-Андре, — ведь я предупредила вас заблаговременно.
— Прошу прощения, мадемуазель: тогда уже было слишком поздно.
— Так к какой же эре относится дата рождения вашей любви — к эре христианской или эре магометанской?
— К празднику ланди, мадемуазель, к тому несчастному или счастливому дню, когда, закутанная в накидку, вы показали мне свои волосы, растрепанные грозой и ниспадающие светлым каскадом на вашу лебединую шею.
— Но вы со мною в тот день почти не разговаривали, принц.
— Возможно, я слишком долго на вас смотрел и лицезрение убило речь. Ведь не разговаривают же со звездами: на них смотрят, о них мечтают и на них надеются.
— А знаете ли вы, принц, что такому сравнению позавидовал бы господин Ронсар?
— Оно вас поразило?
— Да; я не знала, что у вас такой поэтический склад ума.
— Поэты, мадемуазель, суть эхо природы: природа поет, а поэты повторяют ее песни.
— Невероятно, принц, и, похоже, я ошибалась на ваш счет, когда сказала про склад ума, вы ведь, кроме этого, обладаете прекрасным воображением.
— В моем сердце живет ваш образ, и этот сияющий образ освещает самые скромные мои слова, так что адресуйте только себе те достоинства, какими вы меня наделяете.
— Прекрасно, принц, тогда послушайтесь меня и закройте глаза, не разглядывайте больше мой образ во плоти; я хочу пожелать вам этого ради вашего же счастья.
Мадемуазель де Сент-Андре, сияя от своей победы, в то время как г-н де Конде был унижен поражением, сделала шаг к нему и, протянув руку, заявила:
— Примите ее, принц, ибо так я обращаюсь с побежденными.
Принц схватил белую, холодную руку девушки и жадно прильнул к ней губами.
От этого резкого движения дрожавшая на краю ресницы принца слеза, которую неуемная его гордость тщетно пыталась удержать, упала на эту мраморную руку, дрожа и сверкая, как бриллиант.
Мадемуазель де Сент-Андре одновременно увидела и почувствовала это.
— Ах! Клянусь верой! Полагаю, что вы плачете по-настоящему, принц? — воскликнула она и разразилась смехом.
— Это капля дождя после грозы, — ответил, вздыхая, принц, — что же тут вас удивляет?
Мадемуазель де Сент-Андре устремила горящий взор на принца, казалось, не зная, что избрать: кокетство или сострадание; наконец, так и не решив, что предпочесть, а возможно, под воздействием и того и другого сразу, она вынула из кармана изящный батистовый платок, без герба, без инициалов, но пропитанный запахом ее духов, и бросила его принцу.
— Держите, монсеньер, — сказала она, — если вас вдруг одолеет та же самая болезнь и вы заплачете, то вот платок, чтобы осушить ваши слезы.
Затем она бросила на него откровенно кокетливый взгляд:
— Пусть это будет память о неблагодарной! И, легкая, как фея, она исчезла.
Принц, наполовину обезумевший от любви, поймал платок, и, словно боясь, что у него отнимут столь драгоценный дар, ринулся к лестнице, более не вспоминая о том, что жизнь короля в опасности, забыв о том, что его кузен-адмирал должен зайти за ним к мадемуазель де Сент-Андре, и мечтая только об одном: о том, как он любовно покроет поцелуями этот драгоценный платок.
