– Но это же нехорошо...
– А я себя и не выдаю за хорошую девочку, – сказала
Марина с усмешкой.
Гукасян встал из-за стола, неторопливо подошел к Марине и
быстрым движением сорвал у нее с плеча ремешок сумочки. Она не шелохнулась,
глядя снизу вверх с безмятежной усмешкой. И сидела так, пока хозяин
бесцеремонно копался в содержимом сумки, разглядывая ноутбук, косметичку,
телефон. Пожала плечами.
– Разве это законно – вот так беззастенчиво обыскивать
человека?
– Вряд ли, – подумав, сказал Гукасян, возвращая ей сумку. –
Пожалуй, совершенно незаконно... Давайте позовем полицейского, и вы ему на меня
пожалуетесь.
– Не стоит, – сказала Марина.
Он поднял брови, прошелся по кабинету.
– А почему вы не хотите позвать полицейского?
– Ужасно скучный и неинтересный народ.
– Пожалуй... Итак, Катя... Вы что, гостиничная воровка?
– Какие пошлости... – сказала Марина удрученно. –
Вы меня обижаете. Я сейчас заплачу.
– Не надо, – серьезно сказал Гукасян. – Терпеть не
могу, когда девушки хнычут.
– Я не говорила, что захнычу. Я сказала – заплачу.
– Тем более. Может быть, перестанем разыгрывать какие-то
непонятные сцены? У меня масса дел. Не я к вам пришел, а вы ко мне, вам и
начинать...
Марина, подумав, положила ногу на ногу, отметила, что его
глаза сузились соответствующе, ухмыльнулась про себя и сказала:
– Мне нужно попасть в тот номер.
– Зачем?
– Это мое дело.
– Милая Катя, – серьезно сказал Гукасян, – неужели
я похож на дурака? На растяпу, который позволит шляться по своему отелю первой
пришедшей с улицы подозрительной девице, пусть даже очаровательной и с
красивыми ножками?
– А теперь оденьте меня взглядом, мне холодно, –
сказала Марина.
– Вы не ответили. Я похож на идиота?
– Не думаю.
– Тогда у вас должны быть какие-то основания...
Марина сосредоточилась. Предстояло не то чтобы самое трудное
– самое туманное. Тимофей явно вляпался в нехорошее, и те, кто сцапал его в
ловушку, могли давным-давно перевербовать Гукасяна, перекупить, запугать… И в
любую минуту начнется карусель, ввалятся какие-нибудь морды...
– Ну да, конечно, у меня есть основания, – сказала она
медленно, мельком взглянув на дисплей мобильника и убедившись, что микрофонов
здесь нет. – Мы оба, Тимофей и я, занимаемся одним делом. Каким именно,
вам не стоит интересоваться, вы опытный человек и знаете жизнь. От лишних знаний
– лишние печали... Там, в номере, остались кое-какие вещички, которые я хотела
бы забрать. Вам это абсолютно ни к чему, а мне пригодится. Наверняка Тим вам
говорил о таком обороте дел. О том, что кто-то придет и захочет осмотреть
номер...
– Предположим.
– Он не мог знать заранее, кто именно придет, – сказала
Марина. – И потому оставил нечто вроде нейтрального пароля, подходящего
для любого... Я права?
– Предположим.
– Значит, он вам сказал, что его друг – любой, кто придет от
безвременно усопшей тетушки Марты...
Она внутренне напряглась. Пароль был совершенно правильный,
действовавший в их группе опять-таки до конца месяца. Однако возможны самые
неожиданные повороты...
– Предположим... – в третий раз повторил Гукасян, на
сей раз гораздо задумчивее и словно печальнее. – Допустим...
– Я неправильно назвала пароль?
– Я этого не говорил.
– Тогда за чем же дело стало?
Гукасян вздохнул.
– И вы тоже играете в эти игры?
– В какие? – невинно глянула на него Марина.
– Странные вы люди, – сказал Гукасян. – Человеку
следовало бы иметь свое дело, свой уютный дом, сидеть на крылечке, здороваться
с добрыми соседями...
– Что-то я не видела в вашем квартальчике такого крылечка.
– Ну, я чуточку метафорично... В общем, человеку лучше всего
сидеть дома и заниматься делом, а не болтаться по всем свету в поисках каких-то
загадок. Люди вроде вас, бродяги, простите, то и дело сваливаются на головы
честным содержателям гостиниц, впутывают в свои сложности, причем выгоды от
этого сомнительные, а вот неприятностей – масса...
– Мне кажется, я уловила ход ваших мыслей, – весело
сказала Марина, расстегнула потайной карман сумки и достала несколько сложенных
вдвое бумажек. – Здесь тысяча долларов. Синими. Это в самый раз...
Она положила деньги на стол, поднялась, подошла к стене и
принялась разглядывать дипломы. Когда обернулась, хозяин стоял в прежней позе,
на том же месте, а деньги по-прежнему лежали на темной полированной
поверхности.
Марина подняла бровь.
– Неужели мало? По-моему, вполне достаточно...
Гукасян тяжко вздохнул.
– Наш мир такой злобный и коварный... А вдруг вы из
полиции?.. Или того хуже?.. И деньги у вас меченые, а под блузкой полно
микрофонов...
– Да что вы такое говорите? – удивленно воскликнула
Марина. – Я – приличная девушка! У меня и бюстгальтера-то под блузкой нет,
а вы говорите о микрофонах!.. Они бы щекотали! И потом, с какой стати полиции
вас провоцировать?
– Кто их знает, – печально сказал Гукасян. –
Работа у них такая, только и думают, как бы устроить провокацию честному
труженику...
– Но я же назвала пароль!
Он снова вздохнул.
– Неизвестно, как он к вам попал...
– Вот теперь вы тянете время, – сказала Марина. –
Совершенно откровенно. Вам нужно что-то еще?
– Всем нам в этом мире не хватает любви и теплоты...
Она прислонилась к стене, заложив руки за спину, старательно
сохраняя на лице серьезное и отрешенное выражение, свойственное озабоченной
предстоящими экзаменами умненькой, честолюбивой студентке, и наблюдая, как
взгляд Гукасяна липнет к ее ногам.
– Если я вас правильно поняла, вы определенно намекаете на
все эти порочные вещи, что происходят меж коварными обольстителями и невинными
девушками… Мама меня от чего-то такого предостерегала, и девчонки говорили, что
мужчины, стоит оказаться с ними наедине, вытворяют ужасные вещи...
– Ходят такие слухи, – ухмыльнулся хозяин, подходя к
ней бесшумной кошачьей походкой, посверкивая безукоризненными зубами и
бриллиантом.
Во всем этом – от походки до пробора – был даже не дурной
вкус, а целая охапка дурацких штампов, заезженных кинематографом еще сто лет
назад. Однако здесь, надо полагать, все эти приемчики и прибамбасы считались
подлинным светским шиком, непременной принадлежностью всякого уважающего себя
темного дельца. Так что Марина особенно не удивлялась, считая, что к туземным
обычаям следует относиться терпимо – в рамках той же неоэтики.
