* * *
– Почему они так бедно одеты, Ваше Величество? – Наполеон показывает на проходящих мимо трибуны красногвардейцев полковника Тучкова.
Что ему не понравилось, уроду? Валенки с полушубками или шапки-ушанки? Сам от холода зубом на зуб не попадает, не выговаривая во фразе по половине слов, на кончике носа капля повисла, а нас уязвить пытается? Странно мы, наверное, смотримся со стороны – шубы и меховые шапки, шали и пуховые платки у женщин, а среди этого он единственный в треуголке, ботфортах, белых рейтузах в обтяжку и убогой шинелишке поверх мундира. Ничего себе не отморозит? Немудрено в такую-то погоду… И становятся понятными невероятные амурные успехи князя Кутузова среди прекрасной половины парижского светского общества. При их модах даже в их климате…
– Эти воины дали обет нестяжательства и скромности, Ваше Величество, – объясняет Наполеону Мария Федоровна.
– Монашеский орден? – догадывается тот.
– Почти, – улыбается императрица. – Только без целибата.
– Это почему же?
– Сей обычай противоречит самой сути православной веры.
Что за ерунду она городит? Опять пойдет гулять по миру очередная байка о России как о стране, где в монастыри уходят целыми семьями, а неженатых монахов отправляют служить в армию.
Следом за красногвардейцами идут гренадеры. И сдается мне, что Кутузов для парада подбирал таких, чтоб одним видом своим вызывали у французского императора острое чувство собственной неполноценности. Я даже если на коня заберусь, и то на пару вершков ниже самого маленького из них буду.
Наполеон ощутимо недоволен. Коротышки вообще очень чувствительны к любым насмешкам или даже малейшим намекам на насмешки над их ростом. Я, пожалуй, являюсь единственным исключением из правила. Но тут-то как раз понятно – получив шанс на новую жизнь, грех роптать на некоторые неудобства.
– И эти в странных мундирах! – Французский император скрывает раздражение за наигранной веселостью.
– У нас очень бедная страна, Ваше Величество, и для содержания трехмиллионной армии приходится экономить на всем.
– Какой армии?
Что же тебя так перекосило, бедолагу? Ну не три миллиона, а двести пятьдесят тысяч, но тебе же совсем не обязательно об этом знать. Хотя я не так уж и ошибаюсь – в ведомостях военного министерства указывались только прошедшие переформирование дивизии европейской части страны, без учета ожидающих своей очереди полков за Уралом и в Сибири. Там их не так много, конечно, но… А казаков еще посчитать?
– Зачем вам такая численность? – продолжал настаивать Наполеон.
– Разве солдат когда-нибудь бывает слишком много?
Откуда у меня привычка отвечать вопросом на вопрос?
– Но три миллиона?
– Вы правы, Ваше Величество, людей не хватает, и приходится брать на службу медведей.
Смотрит с недоверием. А что я такого сказал? Тем более смотреть нужно не на меня, а на площадь, где как раз под восторженный рев публики появилось воинство генерала Бибикова. Интересно, чем опоили генеральского коня, чтобы он не замечал опасного соседства?
– Этого не может быть! – Лицо Бонапарта выражало крайнее изумление. – Так не бывает!
Ну, не знаю… может быть, у них в Европах не бывает, а у нас целый батальон медведей с мелкокалиберными пушками на плече вполне себе в порядке вещей. Идут ровными рядами, получив команду изобразить мужика с дубиной, охраняющего от мальчишек гороховое поле. Поравнявшись с трибуной, топтыгины дружно поворачивают морды и громко рявкают нечто приветственное.
– Помашите рукой, Ваше Величество, им будет приятно!
Наполеон послушно машет, получив в ответ еще более мощный рык, а я тайком наступаю на ногу Бенкендорфу:
– Только попробуй заржать – разжалую.
За остальных не беспокоюсь – стоят с каменными мордами, будто всю жизнь только и делали, что принимали медвежьи парады. Ну и предварительные тренировки, конечно, сделали свое дело. Но все равно молодцы!
– Летят! Летят!
Восторгу публики нет предела – это мы решили показать новый род войск. Военно-Воздушные Силы! Звучит, а? Два десятка шаров, увлекаемых мощными упряжками, неторопливо плывут над площадью, а корзины с экипажами окутаны дымом холостых выстрелов. Поначалу предполагалось десантирование, но от него отказались, дабы не заронить в голову союзника правильные мысли. Пусть рассматривает это как разновидность пехоты. Или царскую блажь, что более соответствует действительности.
– Сколько человек может одновременно поместиться в корзину?
– Шестеро при полном вооружении.
– Мало, – вздыхает с сожалением и мгновенно теряет всякий интерес к нашей авиации. – Есть менее самоубийственные способы преодоления Канала.
Кто о чем, а вшивый о бане…
– Зато сотня таких пузырей, груженных порохом, разнесет половину Вены ко всем чертям собачьим! – последние слова Александр Федорович Беляков произнес по-русски, но общий смысл высказывания Наполеон уловил:
– Вы собираетесь воевать с Австрией, Ваше Высочество?
Министра представили императору как моего родного брата, и тот упорно именовал его Высочеством, игнорируя официально доставшийся от признавшегося в отцовстве Сергея Николаевича Трубецкого княжеский титул.
– Мне никогда не нравились Габсбурги, Ваше Величество. – Александр Федорович ненадолго задумался и выдал заранее отрепетированную фразу: – И моим первым указом будет объявление их вне закона. Не подскажете, в Париже нельзя недорого купить приличную гильотину?
– А-а-а… – начал было французский император и замолчал, переваривая услышанное. И не произнес ни единого слова до конца парада, пребывая в глубокой задумчивости.
* * *
Еще чуть позже.
Дом генерал-губернатора на Гончарной улице
– И ты думаешь, будто он поверит вашей клоунаде? – Мария Федоровна поправляла прическу перед зеркалом и чередовала вопросы выбора фасона и цвета шпилек с вопросами большой политики.
– Почему бы не поверить, дорогая? Если у него есть дурная привычка рассаживать родственников на каждый подвернувшийся под руку трон, то такая же может быть у других.
– А что это дает нам?
– Еще не знаю.
– Не поняла. – Императрица с изумлением повернулась ко мне, оторвавшись от разглядывания себя в зеркале: – Ты затеваешь непонятные игры с неизвестным заранее результатом?
– Ну и что? Если хочешь рассмешить судьбу – расскажи ей о своих планах на будущее.
– Бред.
– Как и любая политика.
– Так нельзя.
– Ну почему же?
Мария Федоровна пожала плечами:
– Как знаешь. Но ты не боишься, что Бонапарт заключит союз с австрийцами?
