Жалко, что никто не удосужился замерить показанную нами скорость. Но поздно, нас встретила одна только зловещая тишина. Держа наготове свой огненный меч, со стороны видимый как обычный маузер, я возглавил отряд освобождения заложников. А вокруг ни души, только волны метрономом отсчитывают удары моего сердца.
Внутренние коридоры "Челюскина" казались вымершими. Глубокие царапины от громадных когтей и капли крови вели нас в сторону радиорубки…. Вот сейчас…. Очень медленно заглядываю за угол…. И убираю меч, он же маузер, в кобуру.
Перегородив весь проход и обняв сорванную с петель дверь рубки, у ног растерянного старшего радиста лежала мохнатая туша, на которую геройский такс, в знак победы, уже задрал лапу. Рядом суетился торжествующий Изя, одной рукой вручающий Кренкелю винтовку, а другой делающий знаки Шафрану. Тот не подвёл, и восторженно крутил ручку своего аппарата.
Такс презрительно фыркнул, махнул прутиком хвоста, и подбежал ко мне за одобрением. Пришлось присесть на корточки и погладить кофейно-шоколадную морду. Но всё же укорил для профилактики.
— Не зазнавайся, просто повезло. А если бы медведица попалась?
А радист в это время пытался избавиться от всеобщего восхищения.
— Товарищи, это он сам головой самоубился. Я только дверь открыл.
Архангел Израил перебрался через медведя ко мне и кивнул.
— Видал?
— Плевать. Ты как сам?
— Чего со мной случится? — Отмахнулся Изя в очередной раз и зашептал. — Гиви, мы только что устроили очередную развилку истории.
— Это точно не ты головой дверь выбил?
По физиономии напарника было видно, как ему мучительно тяжело объяснять тупому мне прописные истины.
— Не понимаешь? Эту киноплёнку во всех кинотеатрах Советского Союза покажут. У страны появился новый национальный герой! Неужели мы не воспользуемся моментом, правда, Лаврентий Павлович? Всё, забудьте про бабочку Бредбери. У нас теперь медведь Кренкеля есть.
Глава 10
…Плыл под гифом "Секретно" по волнам науки.
Генеральный конструктор
Тебе потакал.
И отбился от рук ты
В КБ, в ОТК
Но сегодня попал к испытателю в руки.
Владимир Высоцкий
Москва Центральный аэродром им. М.В.Фрунзе
Края Ходынского поля ещё прятались в дымке утреннего августовского тумана, когда к стоящему под охраной самолёту подкатила легковая машина. Три ГАЗ-А, под опущенными тентами, остановились чуть в стороне. Предупреждённые начальником караула часовые старательно выполняли свои обязанности (не петь песни, не принимать пищу, не отправлять естественные надобности), и не замечали присутствия посторонних объектов на посту. Но разводящий, пришедший со сменой, был честь по чести остановлен и истребован на опознание, со всеми сопутствующими ритуалами, включая освещение лица фонариком, в дополнение к лучам уже восходящего солнца.
Сидящим в машине людям, эта лёгкая суета не мешала. Приспущенные стекла выпускали наружу неясные обрывки слов, и, обладая острым слухом и недоразвитым чувством самосохранения, можно было попытаться разобрать их смысл.
— Но почему именно меня? — Видно уже не в первый раз спрашивал один из сидящих на заднем сиденье. — Вот и товарищ Каменев подтвердит, это не мой самолёт. И ответственность за его качество я взять на себя не могу.
— Сергей Сергеевич многое может подтвердить, — согласился собеседник, — если правильно спросить.
Заместителю наркома вдруг стало очень неуютно на водительском сиденье. Что бы скрыть нахлынувший вдруг приступ волнения, он достал из нагрудного кармана плоскую фляжку, и, прикрывая её, начал отвинчивать крышку. Но от зоркого взгляда Сталина это утаить не удалось.
— Товарищ Каменев, а как Вы машину обратно поведёте? Вдруг милиция остановит.
— Не посмеют, Иосиф Виссарионович. Кто же Вас остановит?
— Извините, не нас, а Вас. Я решил — полечу на самолёте, проведаю героев- полярников.
— Нельзя, товарищ Сталин, опасно очень, — замнаркома в растерянности резко повернулся, и плеснул коньяком на китель вождя. — Ой.
— А здесь не опасно? — проворчал Иосиф Виссарионович, стряхивая капли с одежды. — Покушение за покушением, сейчас вот утопить хотите.
— Но ведь…. Николай Николаевич, Вы то что молчите?
— Да, что нам скажет товарищ Поликарпов?
— Я же говорил, это не мой самолёт, — конструктор в волнении теребил тугой узел галстука, — сырая ещё машина, её испытывать и испытывать надо.
— Значит, может не долететь?
— Не знаю, товарищ Сталин. Не могу ручаться.
— За технику не можете, а за людей? Что Вы скажете о своём лётчике?
Тут уже Поликарпов расслабился и заулыбался.
— Лучший у меня в КБ, Иосиф Виссарионович. Если надо — хоть на кочерге полетит.
— Хулиган воздушный, — пробормотал Каменев, заглядывая в опустевшую ёмкость, — даже из армии выгоняли. Ты, Николай Николаевич, сам не хотел его отдавать.
— Да, — согласился конструктор. — А новый истребитель мне Тухачевский испытывать будет?
— Громова возьми. Всё таки первым этот самолёт испытывал.
— Кто мне его даст? Просил, а толку? Никто не хочет с уголовником связываться.
— С каким уголовником? — Удивился Иосиф Виссарионович.
— Так у меня, товарищ Сталин, условный срок, — пояснил Поликарпов. — Десять лет, за участие во вредительской контрреволюционной организации.
— И много навредить успели?
— На высшую меру хватило.
— Для покойника Вы очень хорошо выглядите. — Пошутил вождь. — Непорядок. Я в том смысле, что нехорошо товарищи поступили. Так Вы говорите, Ягода ордер на арест подписывал?
— Не знаю, товарищ Сталин. Кто же важные документы террористам показывает?
— Разберёмся и с этим вопросом, товарищ Поликарпов. А пока, порошу осмотреть самолёт опытным вредительским взглядом, сможет ли он долететь до героической экспедиции Отто Юльевича Шмидта.
Конструктор вышел, и в машине наступила тишина. Иосиф Виссарионович молчал, набивая трубку, а Каменев уже курил папиросу, в расстроенных чувствах позабыв о субординации.
— Не бойся, Серго. Ничего, что я вот так обращаюсь? Нужно мне туда, понимаешь? Для себя, для страны. Показать этим паукам из Политбюро, что Коба ничего не боится. Наплевать на их интриги. Я сам всех сожру. Или они меня. Вот скажи, Сергей Сергеевич, только честно, просто как старому партийному товарищу — на твою поддержку можно рассчитывать?
Коньяк притупил осторожность, и опытный замнаркома ответил на самом деле честно:
