— Амалон, принимайте вашу подругу, позаботьтесь, плохо ей!
Я завел покачивающуюся Марасу в помещение, Амалон вскочил, подбежал к ней, обнял:
— Мараса, милая! Я уж и не думал, что свидимся!
Старики замерли, обнявшись, потом сели за стол, и Мараса горько заплакала:
— Все, все потеряно! Дом, огородик, мои травки! Вся жизнь!
Мне стало очень, очень неудобно — это ведь я фактически стал виновником ее несчастий. Я быстро ретировался, оставив котомку с деньгами лежать под столом, в ногах Марасы.
Амалон незаметно махнул мне рукой: иди, мол, я успокою! Я благодарно кивнул ему и выскочил на палубу. Сброшенный узел с деньгами так и лежал, никем не тронутый. Я подобрал его и позвал капитана:
— Пошли, я расплачусь за поездку.
— Ко мне в каюту давай. Миндас, никого не пускай ко мне, понял, — обратился он к старшему помощнику, — пока сам не выйду. Поднимайте якорь, ставьте паруса. Курс — Тантуга. Если получится… ветра бы нам, ветра!
Мы прошли в каюту капитана, я положил узел на пол и развязал: глаза Мессера загорелись, он хрипло сказал:
— Честно говоря, думал, что ты привираешь. Интересно, откуда у тебя такие деньги? Впрочем, молчу, молчу… давай считать.
В течение получаса мы отсчитывали две тысячи золотых — все, что осталось свыше, я сбросил обратно в одеяло и снова завязал. Капитан проводил деньги жадными глазами, потом сказал:
— Не бойся, не в моих привычках грабить пассажиров. Я, конечно, контрабандист и пират, но у меня есть свои понятия о чести. С такими деньгами ты заживешь в Малиме безбедно. А если еще у тебя в той котомке… то тебе можно только позавидовать. Вот уйти бы нам еще… Боюсь, засветимся мы, вышлют галеру сторожевой охраны — шлюп стражников с Ранкеля небось в порту уже стоит. Будем молиться и ждать. Течение относит нас в море, но тут оно слабое, потому мы еще долго будет в пределах видимости. Моя шхуна приметная, потому как бы беды не вышло. Все, парень, иди к своим, я думать буду, как выкручиваться.
— Сколько дней ходу до Тантуги?
— Четыре дня — для нас. Обычный корабль доходит за пять-шесть. Ждем ветер…
Я взял узел с деньгами в левую руку и пошел к Амалону с Марасой. Тетушка уже успокоилась, прихлебывала чай из кружки — глаза ее были красны, но уже не вытаращены от ужаса, как до того.
— Ох, сынок, Викор, чего же ты натворил-то! Как теперь будем жить? — Матушка Мараса укоризненно посмотрела на меня и покачала головой.
— Матушка, я виноват перед вами, простите! — Я взял ее натруженную руку и поднес к губам. — Я все сделаю, чтобы компенсировать вам все неприятности.
— Да ладно, что уж теперь! — отняла руку Мараса. — Вон друга моего вытащил из заключения, и то спасибо. Жалко домик, мы его с мужем строили… память была. Сынок мой там родился… — У нее опять потекли слезы, и тетушка отставила кружку.
— Мараса, не плачь, теперь все будет нормально — я тебя не оставлю! — Амалон решительно взял ее за руку. — Я все-таки дипломированный лекарь-маг, будем вместе лечить, с голоду не пропадем, да и у парня деньги водятся, насколько я понял, так что все будет хорошо.
— Да в деньгах дело, что ли… я прожила там всю жизнь, а теперь еду неизвестно куда и неизвестно зачем, думаешь, легко это?
— Ну, пока еще никуда не едете — мертвый штиль, — сообщил от порога капитан. — Викор, иди сюда, мне с тобой поговорить надо.
Мы вышли на палубу, и капитан сказал:
— Видишь вон ту черную маленькую полоску справа, у горизонта? Видишь? Это боевая галера. Светает, скоро станет ясно, где мы будем — на Тантуге пиво пить или в городской тюрьме вшей кормить. Против галеры мы не попрем — там одного экипажа гребцов триста человек плюс абордажная команда человек тридцать. Тридцать мы еще как-то вместе с тобой потянем — с потерями и кровью, но триста… глупо даже думать. Если умеешь молиться, молись всем богам, которых знаешь.
Лицо Мессера нахмурилось, и он впился глазами в светлеющий горизонт. Вокруг уже было довольно светло — рассвет несся на всех парусах. Я тоже всматривался в черную полоску, через минут двадцать мне показалось, что она укоротилась, о чем я и сказал капитану. Он присмотрелся:
— Одно из двух: или идут к нам, или уходят. Развернулись. — Он озабоченно посмотрел на спокойное гладкое море, затем на небо и с досадой покачал головой: — Нет ветра.
Томительно шли минуты, одна за другой… вокруг была красота: встающее светило окрасило нежным розовым светом берега, галечные пляжи, лодки рыбаков и яхты богачей, стоящие на рейде в бухте. В столице сияли золотом купола церквей, и слышался малиновый звон колоколов. В корму шхуны хлопала вода, когда она плавно приседала всем своим корпусом, медленно и важно раскачиваясь. Паруса висели тряпками, и не было ну даже слабого дуновения ветерка…
— Капитан, похоже, к нам идут.
— Да. Вот и закончилось наше путешествие… Через минут сорок тут будут, край — через час. Ну что, сдаваться будем или продадим жизнь подороже? — Капитан горько усмехнулся и ушел к себе в каюту.
Оттуда он вышел через минут пятнадцать — в новом, чистом костюме, шляпе с пером, с абордажной саблей и двумя кинжалами, заткнутыми за пояс. На мой удивленный взгляд пояснил:
— Хочу помирать в лучшей одежде. Гнить в тюрьме как-то не по мне, да и все равно кроме плахи ничего не светит. Так хоть помрем с честью.
— Капитан, а если высадиться на берег?
— На всех места в шлюпке не хватит. Да и не брошу я свой кораблик… — Мессер любовно погладил борт шхуны. — На нем умру.
К капитану присоединились члены команды — они тоже все были вооружены, лица хмуры и строги — все понимали, что к чему.
— Парни, кто хочет, может садиться в шлюпку и пока не поздно валить на берег! Я всех отпускаю. — Он посмотрел в лица своих людей, потом кивнул: — Да, вы настоящие мужики. Горжусь, что мы вместе ходили по морям. Постараемся забрать с собой как можно больше уродов, а, парни?
— Постараемся, капитан, — рука старшего помощника побелела на рукояти сабли, — но может, еще ветер появится?
— Может, — равнодушно и безнадежно сказал Мессер. — Если подымется ветер — уйдем.
Галера уже была видна, как таракашка на огромном столе моря, ее громадные весла, по два ряда с каждой стороны, поднимались и опускались, мерно взбаламучивая тихое зеркало воды. Она шла прямиком к нам, без вариантов. Через некоторое время стало видно, как на ее палубе суетятся люди, разворачивая здоровенную конструкцию — я узнал виденную раньше только на рисунках катапульту. Скоро нам солоно придется…
Меня внезапно охватила страшная тоска — все, все против меня! Всю жизнь бьюсь и бьюсь, беспросветно — вот, кажется, сейчас, сейчас все наладилось… и бах! — все рушится. Нет ветра — и все мои планы, все мои усилия, смерти людей, плохих и хороших, — все, все напрасно! Я завыл про себя, раскачиваясь, меня просто трясло от отчаяния и возбуждения: «Ветра! Дай ветра! А-а-а-а!!! — Я каким-то неведомым чувством потянулся, потянулся и как будто ухватил за что-то: — ВЕТРА!.. ВЕТЕР! ВЕТЕР!»
