Эта разговаривала. Постоянно говорила, даже когда он зажал ей рот ладонью в кожаной перчатке, продолжала что-то мычать. Это страшно раздражало, хотелось сжать пальцы на ее шее и сдавить так, чтобы ничего, кроме хрипа, не вырывалось из полуоткрытых губ. Но он вовремя опомнился – так можно и задушить, а это в его планы не вписывалось. Она должна жить – как и остальные. Жить и помнить о нем. Всегда помнить. Она бормотала что-то о муже. Муж… ну, что ж – не повезло мужику. Но его не очень волновали ее семейные проблемы. Главное – получить то, ради чего он приволок ее сюда, в этот сквер. Длинные черные волосы разметались по земле, запутались в траве и корнях кустарника. Как змеи… Наконец вместо бормотания с ее губ сорвался протяжный стон боли, и это стало высшим наслаждением. Он снова победил, снова заставил кого-то делать то, что нужно ему. Вот оно, истинное удовольствие…
* * *
Лето оказалось невыносимо жарким, даже несмотря на частые дожди. А мне на фоне лечения окружающая действительность казалась адом. Дни, которые я вынужденно проводила в больнице, тянулись одним сплошным душным кошмаром. Оказываясь к вечеру дома, я сразу падала в ванну и лежала там до тех пор, пока кожа не начинала сморщиваться от воды.
Сашка пытался как-то облегчить мое состояние, но что он мог? Только привозить фрукты и часами сидеть возле меня. Я совсем забросила клуб, свалив все дела на тренеров и даже не интересуясь, как там вообще все обстоит. Когда позвонил Митяй и сказал, что ученицы собираются устроить большую вечеринку по поводу удачно прошедшего турнира, я отказалась присутствовать. Он понял и не обиделся – знал, что я болею. Наверное, мне стоило сделать усилие и пойти, но сил совершенно не было.
И именно в этот момент появился Джер. Появился в буквальном смысле – приехал ко мне днем так, словно никуда не исчезал.
Я открыла ему, еле держась на ногах от духоты и дурноты, и он, увидев мое зеленое лицо, мгновенно отреагировал:
– Лори… что с тобой, детка?
– Я лягу, – вместо ответа пробормотала я и ушла в спальню, предоставив ему право либо последовать за мной, либо уйти.
Уйти Джер не мог. Он вошел в спальню, бросил взгляд на прикроватную тумбочку, где в огромном количестве красовались аптечные пузырьки и блистеры с таблетками, и догадался о причине моего поведения.
– Что, все так плохо?
– Уже нет.
– Почему же ты не позвонила мне?
– Ты не врач. И потом…
Я запнулась, не решаясь напомнить ему, на каком моменте мы перестали общаться. Но Джер все понял и сам, взял мою руку, погладил пальцами исколотую вену на локтевом сгибе:
– Я не подумал… Лори, прости. Я не должен был сомневаться в тебе.
– Давай не будем ворошить…
– Конечно, как скажешь.
– Ты надолго приехал?
– Насовсем.
Он сказал это так просто, что у меня перехватило дыхание.
– То есть?
– Я переехал сюда, Лори, купил квартиру, уже почти обустроился.
– Но… зачем?
– Хотел быть ближе к тебе.
Я заплакала. Почему-то эти его слова вызвали у меня такую острую боль внутри, словно он меня ударил. Я понимаю, зачем он сделал это, верю, что не соврал, сказал правду. Но почему-то внутри не чувствую радости. Наверное, сейчас не очень подходящий момент для этого.
Джер выглядел слегка обескураженным. Как все сильные люди, он не мог понять вот таких перепадов в настроении: только что я была нормальная, и вот уже реву в три ручья без видимой причины. А ему, разумеется, нужна конкретная причина, чтобы начать ее решать, а не вести неконструктивные циклические разговоры ни о чем.
– Лори… в чем дело?
Я не могу объяснить. Если бы могла – это решило бы многие проблемы. Но я сейчас чувствую себя мухой в паутине, которая старается выбраться, но только еще сильнее вязнет в полупрозрачных липких нитях, пеленающих по рукам и ногам.
– Я никогда не думал, что ты можешь столько плакать. Мне всегда казалось, что ты хорошо держишь любой удар, а слезы для тебя – непозволительная роскошь.
Ну вот что это? Похвала, осуждение? Если осуждение – то меня какой? Той, что плачет, или той, что держит удар? Почему я совсем его не понимаю? Или просто не даю себе труда это сделать?
– Джер… я не могу объяснить. Понимаешь, все как-то не вовремя, что ли… Ты, Костя, муж… Мне очень трудно…
Я всхлипываю, уткнувшись в его плечо. Тонкая трикотажная водолазка пахнет каким-то травяным запахом – так в детстве пах мой отец. Это почему-то успокаивает, как будто я приникла к надежной стене, за которой мне ничего уже не угрожает.
– Лори, не плачь! Все образуется. Я не тороплю тебя, не настаиваю. Ты сама реши, как тебе лучше, с кем, а я просто буду рядом.
Господи! Ну почему, почему он такой святой?! Разве можно быть святым рядом со мной? Я прошла через такое, о чем очень хочу забыть, и теперь сама себе кажусь недостойной такого отношения. Костя сделал все, чтобы я считала себя грязной. Парадокс: он меня такой и любил. Ему всегда нравилось чувствовать себя праведником, спасающим грешницу. Но не он ли меня впутал во все это? Не с его ли подачи я теперь такая, как есть? Не он ли заставил меня заниматься этим? Я так хотела, чтобы ему было хорошо… Черт, я опять о нем, опять! Ну сколько же можно?! Почему, за что? Разве любовь – такая?
Джер, кажется, понял, о ком я думаю. Его руки крепко сжали меня за плечи, слегка встряхнули:
– Ну что? Так и цитируешь свою любимую «Агату»? Про «никакой любви»? – усмехается он. – Может, пора попробовать стать счастливой, а, Лори? Хочешь, я помогу тебе?
Я не умею быть счастливой. Мне постоянно нужна какая-то драма в жизни, чтобы ощущать себя в порядке. Вот и с мужем – постоянные недосказанность и недомолвки, и от этого мне тоже плохо. Но разорвать эти отношения просто не хватает смелости. Сашка – мой якорь, и если я его потеряю, то вполне могу унестись в свободное плавание, а это ничем хорошим не закончится. Джер – не в счет. Несмотря на все его слова, он так и не предложил мне быть вместе. Я не претендую, нет, но в глубине души все-таки обидно. То есть спать со мной он с удовольствием согласен, а что-то серьезное предложить – нет. «Может, пора стать счастливой?» Может, и пора – но вот не с кем.
– Ты не понимаешь…
– Так ты объясни – я постараюсь, – невозмутимо говорит он. – Как ты думаешь, я стал бы затевать такие сложные комбинации с переездом, если бы ничего к тебе не чувствовал? Ты просто себя отпусти, прости себя сама – и все пойдет так, как нужно. Зачем ты постоянно возвращаешься к прошлому? Вот помнишь, в детстве, когда колено разобьешь об асфальт, и потом корочки образуются? – Я киваю. – Ну, вот. А потом ты сидишь в уголке и эти корочки отрываешь, хотя знаешь, что кровь пойдет, и снова будет болеть, и заживет не скоро. Ведь так? Ну вот и с прошлым – то же самое. Ты в нем копаешься, отрываешь то, что уже поджило, и снова кровь, боль, слезы. Хватит, Лори! Все зарубцуется рано или поздно. Ты просто не мешай.
