Я забираю у него кружку, пью – в горле сильная боль, глотать невыносимо, а чай горячий.
– Шоколадку хочешь? – Славик тянется к своему рюкзаку, стоящему возле подлокотника дивана, достает оттуда плитку горького шоколада.
– Не хочу. Глотать больно.
– Ну и зря, – констатирует он, отхватывая зубами приличный кусок. – От шоколада появляется энергия…
– И лишние килограммы тоже, – ехидно добавляю я: в последнее время у Вячеслава начал появляться животик, над чем хихикают в клубе все – от директора до детей.
– Ой, да ладно! Сейчас вот сезон закончится – и я на месяц в тренажерку пойду, все и сойдет. Кстати, я тебе не говорил – меня зовут в стриптиз подрабатывать!
– А то ты там уже не подрабатываешь, – поддеваю я, и Славик краснеет.
Он уже забыл, как год назад попался мне на глаза в одном ночном клубе, куда мы завалились с Ульянкой. Сидели, мирно пили текилу, никого не трогали – и тут здравствуйте… Вячеслав в блестящих стрингах… Я со смеху чуть под стол не упала. Ульянка долго не могла понять причину моей истерики, а смущенный Славик поспешил укрыться в другом углу зала. Потом звонил мне на мобильный и просил не говорить никому, и в особенности – Митяю, он у нас ярый противник такого вида заработка.
Короче, сегодня юноша забылся.
– Ну, ладно тебе, Лор… жить-то надо как-то…
– Да живи – я тебе запрещаю, что ли? Мне вот абсолютно все равно, как и чем ты копейку зарабатываешь. Идем дальше мучиться, – я наклоняюсь и начинаю застегивать босоножки…
Дома – опять глухое одиночество и тишина. Что остается женщине в такой ситуации? Правильно, только воспоминания.
Мне всегда было странно, как Костя мог быть настолько в себе не уверен, ведь просто мечта, а не мужик, только свистни – очередь выстроится. И он всякий раз напряженно ждал от меня ответа на вопрос, увидимся ли мы, приду ли я, позвоню ли. Меня это раздражало. Вот и сейчас – я не хочу его жалеть, но постоянно это делаю. Вчера опять слушала «Агату», так они моими словами поют: «не люби меня, будь со мною грубее, активнее, не проси у меня прощения» – ну, не знакомо ли, а? Да просто до последней буквы! Но я так и не смогла внушить эти простые истины Косте, даже не знаю почему.
Зато он часто обвинял меня в том, что в его жизни все пошло совсем не так, как он задумывал.
– Сука… как же ты меня измотала, Лорка… я тебя ненавижу просто… ты мне исковеркала все: жизнь, работу – все… – часто говорил он, и это меня страшно злило.
– Брось меня, – неоднократно отвечала я на его стенания, за что мгновенно и расплачивалась.
Он вскакивал и наотмашь бил меня по щеке:
– Вот же ты тварь какая, а?! Бросить?! Бросить тебя, чтобы ты кому-то другому досталась?!
– Спятил? Я никогда тебе не принадлежала, если ты не помнишь.
Вторая пощечина, звенит в ухе и на секунду темнеет в глазах…
Почему я все это терпела, а?
Я видела, как он бесился от собственного бессилия – понимал, что я права, но не мог смириться с этим. И моя первая ночь с Джером только добавила ему горечи, он даже не потрудился узнать подробности, как никогда не узнал того, что Джер увез меня силой, а не я сама пошла к нему:
– Иди! Ну, что стоишь – иди! Я же знаю – он тебя ждет! Давай, сваливай, иди к нему! Он же лучше меня, ты сама так написала – только с ним тебе в кайф, а я так, тряпка, слабак, все время жалею! Иди-иди, он не будет тебя жалеть, он не знает такого слова, так же как ты!
Господи, как мне его было жалко в этот момент, если бы он только мог узнать… Я не могла видеть его таким, просто не могла – мне было физически больно. Я помню, что подошла к нему вплотную, прижалась к разгоряченному злостью телу и сказала:
– Если ты хочешь, я больше никогда даже не посмотрю в его сторону. Только скажи, что ты этого хочешь, просто чтобы я знала… Скажи прямо, а не намеками, не угрозами. Возьми и признайся вслух. Нам обоим станет легче, мы все забудем.
– Уходи, – процедил Костя, отталкивая меня.
И я ушла. Захлопнула дверь квартиры и спустилась пешком с шестнадцатого этажа. Я не удивилась, не обиделась – мне в тот момент было никак. Единственный раз я сама – сама! – попросила у него подтверждения собственной нужности, и человек не смог переступить через себя. Он приволок в нашу жизнь Джера, он толкнул меня к нему, он дал повод сравнивать их. И в решающий момент не смог меня остановить, удержать, хотя я дала ему в руки все козыри. Не смог. Или просто не захотел?
* * *
«Я бы хотел сейчас тебя увидеть, твое лицо… Хотел бы посмотреть в глаза и понять, почему ты такая. Но это невозможно, ты напоминаешь мне жемчуг в раковине. Точно знаешь, что там внутри он есть, а открыть не можешь – створки сжаты, и ничем их не откроешь, если только разбить с размаху о камни. Но тебя нельзя о камни, ты тогда разобьешься совсем. Я хочу, чтобы ты плакала. Ты никогда не плачешь, а я хочу, чтобы ты это делала. Мне это нужно. Хочу смотреть в твое лицо и видеть, как из глаз катятся слезы, и целовать их. Я не умею, наверное, быть таким жестоким, как бы ты хотела, таким, как ты ждешь от меня. Я тебя слишком люблю. Хочу, чтобы ты стояла передо мной на коленях, опустив голову, – меня это очень возбуждает, потому что я не вижу тогда выражение твоего лица. Я хочу связать тебя и снимать твое лицо, то, как оно меняет выражение от наслаждения до злобы и ненависти ко мне. Хочу целовать твою грудь, я люблю ее целовать, она притягивает меня и возбуждает. Я же знаю твое тело и то, как и в каких местах оно отзывается на мои ласку и грубость. Я слишком тебя люблю».
Ну, в общем, конференция маньяков в полном разгаре… Это Костя прислал мне по электронке. Ну, разумеется, тут не все – только отрывок. Когда хочет, он может быть очень красноречивым и образным, даже слова где-то находит и выстраивает их в красивые фразы… Я, признаться, всплакнула…
Я не могу понять, что со мной творится в последнее время. Я пять лет успешно держала себя в руках, ну, если не считать нервного срыва, а тут вдруг меня несет постоянно… И я понимаю, что надо как-то справляться, как-то себя в руки брать – иначе добром это не кончится.
Слезы. Прозрачная влага на щеках, полуоткрытые губы, что-то пытающиеся произнести. Он проводит пальцем по влажной щеке, повторяя дорожку, оставленную слезой. Женщины красивы, когда страдают. Только истинная боль делает их лица такими загадочными и прекрасными. Вот и эта брюнетка с высокими скулами… Боже, до чего она хороша… Боль раскрывает ее красоту, а слезы смягчают резкие черты лица, делая их великолепными, точеными.
– Ты прекрасна… – шепчет он, наклоняясь к маленькому уху с белой жемчужинкой серьги.
– Больно… – выдыхает она.
– Знаю, милая… но так надо…
* * *
Экзамен у Славика прошел… хм… ну, в общем, прошел – и ладно. Было весело, скажу честно. Мальчик получил «отлично», хотя нареканий по поводу выбора идеи получил массу. В чем только его не обвинили… Я стояла под дверью и давилась от смеха, слушая, как две тетки за пятьдесят кроют Вячеслава, называя его извращенцем, сексуально озабоченным и психически нездоровым. Меня же убило другое…
