– Лори, так нельзя. Ты какая-то холодная. Передумала?
– Нет.
На самом деле я уже совершенно не уверена в том, что хочу делать это – с ним. Но внутри что-то подрагивает – я ведь помню, каким фантастическим любовником оказался этот зверь, как мне было хорошо в его ручищах, привыкших разделывать мясные туши. Я помню, каким мягким и нежным стало его лицо, когда он наклонился, чтобы поцеловать меня. Я почему-то готова простить ему все. Даже то, что он платил Косте. Это странно – Костю за это же самое я готова растерзать, разорвать на куски и ввергнуть в ад. А Джеру готова простить. Я больше не ощущаю никакой угрозы от него, наоборот, мне кажется, что безопаснее, чем с ним, мне уже не будет. И еще… Я понимаю, что если он позовет меня, я не буду раздумывать ни секунды, а просто встану и пойду туда, куда он скажет.
Я сажусь на стул посреди студии, расставляю ноги в стороны. Но на моем лице, видимо, написано нечто, заставляющее Джера прекратить представление. Он стаскивает меня со стула за руку и усаживается вместе со мной на кровать.
– Лори… ты мне не нравишься. Что происходит все-таки, а? У вас что-то с Костей случилось?
– Нет…
– Лори, не ври, я ведь просил. Это из-за меня?
«Ну, ты идиот! Разумеется, нет! – это из-за плохой погоды! Как будто не догадываешься… И бланш вон у тебя на скуле цветет – можно подумать, я не знаю, кто его тебе поставил!»
– Лори, не молчи, моя сладкая. Мы теряем время…
– Что – не терпится? – вдруг зло огрызаюсь я и встаю, сбрасываю водолазку и стринги. – Так годится?
Я подхожу к столбу и всовываю руки в веревочную петлю, свисающую вниз:
– Что ты сидишь? Сам сказал – теряем время! Ну и шевелись тогда!
Джеральд подходит ко мне и кривит губы в усмешке:
– Дура! Ты не представляешь для меня интереса, когда вот так себя ведешь. Я не люблю баб с гонором, который заменяет им мозг.
– Да? – усмехаюсь я. – Тогда зачем мы здесь? Или о книгах будем разговаривать? Ну давай, это абсолютно моя тема, могу часами разглагольствовать. Но, боюсь, тогда ты не сможешь реализовать свое желание – у тебя времени не хватит.
Он размахивается и бьет меня по щеке. На секунду я глохну – очень больно. Пытаюсь вытащить руки – и не могу, я дернулась слишком сильно, и петля захлестнулась вокруг запястий. Джеральд усмехается:
– Попалась? Ох, Лори-Лори, что же ты такая непоследовательная-то? Сама позвонила, предложила – и теперь мечешься, как будто я тебя насиловать собрался.
«А то не собирался – минут двадцать назад, в такси?»
– Чего тебе неймется все время, а? Ну ведь так все хорошо было – что в первый раз, что потом…
Он замолкает и закуривает, я закрываю глаза и про себя ругаюсь матом – ну, какого черта, а?! Зачем я вообще ему позвонила, неужели решила отомстить Косте таким нелепым, да что там – откровенно тупым способом? Вот ведь дура, господи!
Джер внимательно наблюдает за тем, как меняется выражение моего лица, и усмехается, выпуская дым:
– Смешная ты, Лори. Так и думаешь, как на елку влезть и киску свою не занозить, да? Не бывает такого. А хочешь, я тебя сейчас отвяжу, и иди, куда в голову взбредет? Молчишь? Правильно: ты сама не хочешь уходить, потому что помнишь, как тебе со мной было. Помнишь, как вот на этой койке извивалась, да? И я помню.
Он встает и подходит ко мне вплотную. Я вижу, как нехорошо блестят у него глаза… Но больше всего напрягает окурок в руке… Он подносит его к груди и внимательно смотрит мне в глаза. Находящийся в паре миллиметров от кожи тлеющий бычок заставляет меня покрыться липким потом. Сказать я ничего не могу, закрываю глаза и пытаюсь расслабить тело – так будет меньше больно. Самое ужасное, что я понимаю – я готова терпеть. Готова терпеть все, что он сделает со мной, потому что, как ни странно, я ему доверяю. Доверяю так, как уже никогда не смогу доверять Косте.
Я жду боли от ожога. Но в ответ на мои приготовления слышу лишь хриплый смех. Я открываю глаза и вижу, как Джер докуривает и гасит окурок в пепельнице:
– Ну, ты и трусиха, Лори! Видела бы ты свое лицо – зеленое все… реально испугалась, что об тебя затушу? Нет, я не люблю, когда паленым пахнет. Да и шрамы потом такие стремные. Не бойся. Никогда не бойся меня! А ты такая классная, когда молчишь, – замечает Джер. – Я, правда, дураком себя чувствую – базарю в одинаре, ни ответа ни привета. Но это лучше, чем твои вечные подколки. А поговорить хочется… Мы же с тобой нормально и не пообщались ни разу. Давай так: ты мне пообещаешь, что не будешь тут сильно гонор демонстрировать.
Он садится напротив меня.
– Ты меня отвязать не хочешь, раз уж у нас собеседование? – интересуюсь я, с трудом заставив двигаться челюсть, и он морщится:
– Я ведь просил.
– Хорошо, не буду.
– Умница девочка… так что – давай, как у доктора? То, что Костя все о нас знает, я понял. – Он щупает синяк на скуле. – И даже знаю, что ты в партизанку играть не стала – выложила все добровольно. Сдала, так сказать, комиссара.
– Я себя сдала, а не комиссара…
– Ну и кому ты сделала лучше? Мне-себе-Косте? Нет. Тогда зачем? Жертва должна быть оправданной, Лори. А иначе это все ерунда.
– Я не могу ему врать.
– А мужу – можешь? – усмехается Джер, снова беря сигарету.
– Это другое… Он нормальный, понимаешь? Зачем я буду травмировать его информацией о своих пристрастиях? Да он с ума сойдет, если узнает…
– Так брось все, – спокойно советует Джер, и я непонимающе на него смотрю.
– Да? И как ты себе это представляешь?
– Давай не будем только в патетику кидаться, ладно? – перебивает он, и мне даже странно, что человек, рубящий мясо на рынке, легко произносит такие фразы… – Ты не бросишь это потому, что ты изначально была такая, ты такая родилась. И я, и Костя – мы все такие, понимаешь? И чтобы не свихнуться, обязательно нужен нормальный человек рядом. Обычный нормальный человек, не знающий о твоих привычках. Только так ты сможешь сохранить рассудок.
Я опускаю голову и понимаю, что он прав. Он старше меня на три года, а прав так, как будто на полжизни… Мы ведь скорее всего потому с Костей и не поженились, и попытки даже не сделали – понимали где-то глубоко внутри, что нельзя, не сможем. И только это, возможно, и удержало нас вместе – что мы не женаты.
– Ты думаешь, Лори, что еще пару лет – и ты завяжешь? – продолжает Джер, покачивая ногой. – Что станешь взрослой, серьезной, да? Нет – не станешь. Ты оглянись – тебе сейчас уже за тридцать, а ты все такая же, как раньше. И это уже не изменится, Лори, разве что тело деформируется слегка. Но с тобой, возможно, и это не скоро произойдет. Так что живи и не грузись – зачем?
– Да кто тебе сказал, что я гружусь? Я не гружусь уже давно ничем, потому что никто точно не знает, сколько мне вообще жить осталось. Зачем мне лишнее?
