Вениамин сладко зевнул, потянулся – и замер с нелепо растопыренными руками. Дверь санузла была открыта, сияя, как райские врата, и из них то чередой, то с паузами лились негромкие, таинственные и зловещие звуки:
– Вгы-ы-ы…Бгы-мгы… Х-х-хэ-э-э…
У доктора тут же заработало профессиональное воображение. Может, кто-то спросонья пошел в туалет, поскользнулся, упал, получил черепно-мозговую травму и теперь истекает кровью на полу, тщетно пытаясь позвать на помощь? Или, хуже того, решил покончить жизнь самоубийством и болтается в петле, испуская последние вздохи?!
– Муэ-э-э! – трагически повысил голос страдалец. – Бые-а-а-а…
Вениамин влетел в ванную на всех парах, с диагностом наперевес – и с треском скрестил его с планшеткой Алексея, спокойно стоящего перед зеркалом.
– Что здесь происходит? – срывающимся голосом вопросил доктор, нервно шаря взглядом по ванной.
– Ничего, – так же изумленно ответил белобрысый, вслед за Вениамином заглядывая в душевую кабинку. Там висельников и расшибленных тоже не оказалось. – А что вы ищете?
– А что вы здесь делаете? – в свою очередь вопросил совсем сбитый с толку доктор.
– Центаврианский учу. Перед сном лучше всего запоминается. Вот послушайте! – Алексей откашлялся, уткнулся в планшетку и с чувством прочитал: – Мгэ-э-э-э-э хах-х бхуэ-э-э-э! Поняли?
– Нет, – честно сказал Вениамин, имея в виду как фразу, так и ситуацию в целом.
Алексей уставился на него с упреком и даже, кажется, разочарованием.
– «У меня есть собака». А я думал, что в медицинском изучают центаврианский!
– Кхм… – Доктор отчаянно поскреб кончик носа, чтобы не рассмеяться. – Изучают, да. Но вообще-то я думал, что «собака» по-центавриански просто «бх’э».
– «Бх’э» – это голая транскрипция, – снисходительно возразил белобрысый. – А у меня – классический центаврианский прононс! Школьная учительница была от него в восторге.
Вениамин заподозрил, что учительница просто была добрая и старалась похвалить каждого ученика.
– К сожалению, в школе центаврианский был факультативным предметом, и я посещал его только полгода, – сокрушенно признался Алексей. – Сейчас уже почти ничего не помню, кроме прононса. Но ничего, я быстро наверстываю! Хотите, ломаные глаголы по памяти перечислю?
– Как-нибудь в следующий раз, на свежую голову, – с содроганием отказался доктор, смутно припоминая, что в институтском учебнике этим глаголам был отведен целый раздел. Вениамин благополучно забыл их сразу после экзамена и в отличие от Алексея вспоминать не желал. – Заодно и подучишь получше. Только ты с этим своим… прононсом… на будущее хотя бы дверь закрывай!
Белобрысый недоуменно наморщил лоб, но кивнул.
Доктор осознал свою ошибку, только когда прошел половину коридора и Алексей снова взялся за зубрежку.
Приглушенное дверью «буэ-э-э!» звучало еще более душераздирающе.
* * *
Как кошка умудрилась выбраться из Полининой каюты, осталось загадкой. Хвостатая безбилетница освоила либо телепортацию, либо вентиляцию и за ночь успела свернуть со стола сахарницу, растеребить в клочья и раскидать по пультогостиной все найденные в мусорке бумажки и пакетики, почесать когти о пилотское кресло и нагадить в навигаторское (за что Теодор простил ей все остальное).
– Может, поставить сюда лоток? – предложила Полина. – Чтобы кошка наконец поняла, для чего он?
– Я думаю, кошка знает, что такое лоток, – проворчал Тед. – Она не понимает, для чего нам Алексей.
– Ну, со своими обязанностями он вполне справляется, – нехотя признала девушка. – Четверть пути мы уже пролетели, на следующей остановке будет первая выгрузка.
– Елка? – уточнил пилот.
– Ага. И мое сердце разрывается от мыслей о предстоящей разлуке! – Полина картинно смахнула «слезинку» из уголка глаза.
– Хуэ-муэ-вэ-э-э! – подкрался к ним со спины Алексей и, довольный произведенным эффектом, снисходительно пояснил: – «Доброе утро!» по-центавриански.
– Ты уверен? – скептически уточнил пилот. – Больше похоже на утро очень, очень недоброе.
Белобрысый кисло улыбнулся – мол, что с дураками спорить! – и попытался сесть в кресло, но Полина поспешно развернула сиденье к себе.
– Погоди, я сейчас все уберу! Тед, дай какую-нибудь бумажку…
– Что, опять эта проклятая кошка? – возмутился Алексей, заглядывая через спинку. – Почему ты за ней не следишь?
– Я слежу! – Девушка беспомощно проводила взглядом кошку, как раз перебежавшую из-под диванчика под стол. – Просто… Извини, пожалуйста.
Навигатор в упор уставился на нее насупленными белесыми бровями (вообще-то, разумеется, глазами, но брови почему-то впечатлили Полину больше) и совершенно серьезно, официально объявил:
– Хорошо, на этот раз я тебя прощаю. Но если подобное повторится, то я буду вынужден пожаловаться на тебя капитану.
– Чего? – опешила Полина. – За что?!
– За невыполнение должностных обязанностей, – отрубил белобрысый.
– Мои обязанности – помогать Вениамину Игнатьевичу в медотсеке, а не кошек пасти!
– Капитан на корабле главнее доктора, – убежденно сказал Алесей, – и его распоряжения должны иметь для тебя первостепенную важность. К тому же ты сейчас все равно бездельничаешь, могла бы и постараться.
Полина покраснела, возмущенно открыла рот… и закрыла. Белобрысый был прав, но так обидно прав, что и возразить нечего, и очень хочется.
– Хорошо, – наконец выдавила она. – Постараюсь.
Девушка убрала безобразие, подманила безобразницу кусочком булки с маслом и в гордом молчании удалилась в каюту.
– Ну и на фига? – укоризненно поинтересовался Теодор. Он, конечно, тоже не обрадовался бы, обнаружив в кресле такой подарочек. Но ведь от кошки, а не от Полины!
– А что я такого сказал? – искренне удивился Алексей. – Просто напомнил о дисциплине и субординации. Кстати, можешь начинать подготовку к прыжку, мы уже отошли на достаточное расстояние от станции.
– Спасибо, сам бы я нипочем не заметил, – буркнул пилот, не глядя передвигая бегунки на виртуальных шкалах. – Черт, рука что-то ноет… – Тед с нажимом помассировал раненное в битве за базу плечо и мрачно пошутил: – Наверное, к смене погоды.
– К космическому ветру? – саркастически уточнил Алексей.
– Главное, чтобы не к астероидному потоку. – Теодор лишний раз проверил показания приборов, но все вроде было в порядке.
– Был у нас слепой пилот, а теперь еще и однорукий, – пошутил Станислав, заходя в пультогостиную. – Сильно ноет?
– Нет, Станислав Федотович, совсем чуть-чуть! – поспешно расправил плечи Тед, вспомнив, сколько боевых шрамов у самого капитана. – Разгоняю корабль до прыжковой скорости, ориентировочное время вхождения в червоточину – через четыре с половиной минуты.
