Решив дунуть, я включил телевизор, и устроил себе кровать на тот случай, если буду слишком измотан, чтобы делать это ночью. Затем я вдруг осознал, что у меня будут четыре нерабочих дня. При работе в парке у тебя пять рабочих дня, и два выходных, и они меняются каждую неделю. Две недели я оттрубил без выходных, так что они теперь шли друг за другом и у меня образовался долгий уикэнд. Это означало, что завтра утром здесь будет кто-то другой. Я запер обратно мое барахло. Вырубиться здесь сегодня вечером было бы нежелательно. На выходные я обычно дрых на квартире у какого-нибудь приятеля, или у моего старика.
Я запалил косяк, чувствуя себя тем отчужденным, травмированным образом, как обычно и чувствовал, когда уходил со смены, особенно со второй, заканчивавшейся в девять. На меня накатило то ощущение оторванности от мира, когда все уже начали серьезное веселье. Вне всякого сомнения у меня есть, чем заняться. Я пойду посмотреть, смогу ли я достать немного спида у Вейтчи.
2
ДНЕМ У ТЕЛЕВИЗОРА
Мой старик сидел, попивая чай с Нормой Калбертсон, соседкой сверху. Он дымил сигаретой, а я делал себя бутерброд: кусок Данди стейка на хлеб.
— Дело в том, Норма, что они всегда выбирают такие неподходящие места, как будто в нашем районе и без них недостаточно этих чертовых проблем.
— Я с тобой согласна на все сто, Джефф. Это чудовищный позор! Пусть это строят в Барнтоне или где-нибудь в подобном месте. Ведь считается, что муниципалитет должен проявлять заботу об обычных тружениках, — с горечью покачала головой Норма. Она выглядела довольно сексуально с накрученными волосами и этими большими спиральными серьгами.
— Что случилось? — спросил я.
Отец фыркнул.
— Они планируют открыть здесь центр для всех этих джанки. Обмен шприцев и рецепты, и все такое прочее. И всегда одно и тоже; заботятся обо всех этих чертовых неудачниках, не обращая внимание на жильцов, которые стабильно, как часовой механизм, выплачивают свою ренту каждую неделю.
Норма Калбертсон в согласии кивнула.
— Да, ужасная ситуация, совершенно верно, папа, — улыбнулся я.
Я заметил, что они вместе вроде собрались подавать куда-то какую-то петицию, глупцы. На что же они похожи? Я вышел из кухни и немного подслушал под дверью.
— Я совсем не жестока, — говорила Норма, — это совершенно не так. Я понимаю, что эти люди должны получать помощь. Но просто потому что мы с моей малышкой Карен остались совсем одни... Сама мысль о всех этих шприцах, валяющихся повсюду...
— Да, Норма, сама мысль об этом нестерпима. Ну, мы еще поборемся с ними на чистяке, как они говорят.
Напыщенный старый мудак.
— Впрочем, ты понимаешь, Джефф, я действительно восхищаюсь тобой — вырастить и воспитать двух парней самому! Это же не могло быть так просто. С редкими парнями все обходится благополучно.
— Да, получилось не так уж плохо. По крайней мере у них достаточно здравого смысла, чтобы не быть вовлеченными в любую из этих глупостей, связанных с наркотиками. Брайан — вот проблема. Ты никогда не знаешь, где он, или куда он уходит. Во всяком случае он теперь работает, просто временная работа в парке, типа, но это хоть что-то. Имей в виду, я не думаю, что он четко понимает то, что хочет сделать со своей жизнью. Именно так. Иногда я думаю, что он живет на другой планете, далеко от всех нас остальных. Ждешь новостей, пока весь не изнервничаешься: не вижу его или слышу от него целые недели. А тут он возвращается с этой девушкой. Ведет ее вверх по лестнице. А потом внизу с ней готовит большой ужин. Я отвожу его в сторону и говорю: «Послушай-ка, сын, опомнись, это же не публичный дом, ты же понимаешь». Он дает мне какие-то деньги на еду. Я говорю: «Не в этом дело, Брайан. Ты мог бы выказывать этому месту хоть немного уважения». А ведь у него теперь разбитое сердце, потому что эта его подружка уехала в Лондон учиться в каком-то колледже. Ну, он довольно странным образом показывает это. Слишком умный, чтобы заботиться о собственном благе, вот как. Теперь Дерек, он совсем другая история...
Дело выглядело так, будто я действую своему старику на нервы. А правда в том, что ты никогда не слышишь о себе ничего хорошего, если подслушиваешь подобным образом разговор, но иногда все же лучше знать, откуда дует ветер.
Я сидел в своей комнате и смотрел телевизор; ну, телевизор Дерека на самом деле, если мы будем педантичны в этом отношении, а именно педантичным этот маленький козел всегда и был. Я услышал, как мой отец кричит мне и идет вверх по лестнице.
— Мы, ну, просто пойдем наверх к Норме. Надо разобраться с некоторым вещами для этой комиссии, — сказал он, весь из себя хитрый и одновременно смущенный.
Хорошее шоу. Я зажег свечку. Затем я собрал мою технику и начал готовить немного геры. Это ширево выглядело нормально, теперь я уже пожирал его глазами. Да хранит Господь Рэйми Эйрли! Да хранит Господь Джонни Свана! Я не героинщик, нет на самом-то деле, но пир обычно предшествует голоду. Лучше воспользоваться предоставившимся шансом.
Я поискал глазами ремень, но смог только найти бесполезный, эластичный ремешок Дерека. Я отбросил его и использовал гибкий шнур от лампы у его кровати. Я обмотал его вокруг бицепса, и сжимал кулак, пока не выступила большая черная вена. Затем я вставил иглу, сделал контроль, выпустив немного крови, и втер по вене. Клево.
Черт.
Я не могу вздохнуть, черт возьми.
Вашу мать, как хуево-то все оказалось. Я поднялся и сделал движение к туалету, но не смог до него добраться. Мне удалось извергнуть блевотину на старый NME. Я облокотился об стену, постоял так немного, отдышался, затем открыл окно и вышвырнул газету с блевотиной на задний двор.
Я лег на кровать. Так лучше. По телевизору шла мыльная опера, в которой играла миловидная женщина. Неожиданно я увидел ее как иссохшую старую колдунью, но уже больше не по телевизору — она стояла в комнате.
Затем ситуация изменилась и я оказался с парнем по имени Стюарт Мелдрам, который, когда мы были детьми, подскользнулся и упал с крыши одного завода в Лейфе. Это случилось до того, как мы переехали сюда. Крыша была из рифленого железа, и под крутым наклоном. Стю потерял равновесие, свалился и покатился с нее. А дело было в том, что там торчал ряд двойных штырей и они, типа, разорвали его на части.
Теперь я снова с ним и его лицо распорото, и целые куски мяса свисают с окровавленного тела. У него под мышкой был мяч, желтый мяч.
— Ну что, постучим, Брай? — спросил он.
Предложение показалось мне нормальным. Просто постучать. Против заводской стены. Он приблизился практически вплотную и сильно ударил в нее мячом. Желтый мяч отскочил под прямым углом и покатился прочь. Я побежал за ним, но он, казалось, набирал скорость. Я пытался нагнать его, но не смог сделать никакого ускорения. Все, что я видел, так этот мяч, скачущий вниз по дороге, словно подгоняемый ветром, почти как воздушный шар, и в тот момент все остальное вокруг замерло в тишине и спокойствии. Передо мной стояла моя мама в цветастом платье, держа мяч. Она выглядела молодой и прекрасной, прямо как тогда, когда я видел ее в последний раз... Я еще ходил в то время в начальную школу. Я был с ней одного роста, такого же, как я сейчас. Она взяла меня за руку и повела по этой холмистой улице, полной шикарных пригородных домов. Я спросил ее:
