Леннокс и Труди неуверенно приближаются к изгороди. Труди медлит на краю болота Леннокс делает несколько шагов, но замирает, потому что лепечущая безграничная тьма сгущается, концентрируется вокруг него. Приходится вернуться к Долорес, бьющейся и голосящей на Джинджеровой груди. Джинджер передает жену Ленноксу, сам бежит к машине, велит Тианне ни в коем случае не выходить, возвращается с фонарем, но и аллигатор, и его жертва успели раствориться в ночи. Тишина на болоте восстановлена; впрочем, Ленноксу чудится победоносное смачное чавканье. Дрожащая Долорес съежилась на сиденье, Труди и Тианна тщатся ее утешить.
- Такие дела, — бормочет Джинджер, беспокойно оглядываясь на пролом и болото.
— Эдди, мне очень жаль, — убитым голосом произносит Леннокс. — Это я виноват. Я вас сюда затащил.
Джинджер понижает голос, бочком подходит к Ленноксу, наклоняется.
—Не парься, — шепчет он, почти не пытаясь скрыть удовлетворения. — Только Долорес не говори. Мне этот паршивец в печенках сидел. Я всегда хотел завести большую собаку, настоящую, например немецкую овчарку. Отвезука я лучше Девчонок домой. Ты едешь?
— Нет. У меня дела. Я буду позже.
— Рэй, — Труди снова вышла из машины, — пожалуйста, поехали с нами.
— Садись в машину! Здесь опасно! — обрывает Леннокс.
Труди не двигается.
— Она права, — говорит Джинджер. — Ты сделал все, что мог. Тебе осталось только конкретно вляпаться. Под «конкретно вляпаться» я имею в виду вляпаться еще конкретнее, чем ты уже успел.
— Все равно, — упорствует Леннокс. Он думает о Робин. О Диринге, Джонни, Стэрри и Чете. Робин что-то известно, и ее держат взаперти, пока не решили, как с ней поступить. Что они могут сделать, учитывая их ресурсы? Теперь, когда Леннокс находится чуть ли не посреди болота, уготованная Робин участь представляется ему очевидной до мороза по коже. Море. Они утопят Робин в море. Ланс и Джонни отвезут Робин к Чету на яхту и выбросят за борт посреди Мексиканского залива. Конечно, риск велик. Береговая охрана, программы по борьбе с терроризмом, команды по отлову нелегалов, вертолеты Управления по борьбе с наркотиками. Впрочем, они — отчаянные головы, достаточно отчаянные, чтобы пойти на убийство.
И все же по степени отчаянности до Леннокса они не дотягиваюрт. Потому что у Леннокса на них зуб — на Ланса, Джонни и Стэрри, на эту троицу злоумышленников. На Чета тоже, хотя степень его участия труднее определить. И кошмарная вероятность виновности Робин не идет из его воспаленного ума. Музыка в голове постепенно сходит на нет — его партия в Тианниной леденящей кровь балладе завершена. Теперь начинается новая тема, или, скорее, ремикс старой, хорошо забытой. И она не имеет отношения к Бритни. Она имеет отношение к перепуганному мальчику, пойманному в темном туннеле. Несмотря на крики Долорес и возражения Труди, Леннокс слышит только эту тему.
— Поехали с нами, Рэй, — просит Джинджер.
Леннокс думает о журнале с адресом Труди.
— Я кое-что забыл, — поясняет он — и садится за руль арендованного «фольксвагена».
17 Эдинбург (4)
Полицейский участок Феттс представлялся тебе некоей фабрикой, которая выявляет процент человечности, недостающий каждому входящему в ее стены, и оделяет всех согласно собственным расчетам. Всех. Подозреваемых. Членов твоей команды — Гиллмана, Драммонд, Нотмена, Хэрроуэра, Маккейга. Тебя самого.
На всех стадиях обработки, предусмотренных государственными правозащитными органами и системой уголовного правосудия, Хорсбург выказывал только надменность и презрение. Обыск, опись имущества. Анализы для судмедэкспертов. Допросы. Отчеты психиатра. Официальное обвинение. Хорсбург, похоже, получал удовольствие, словно от игры: смаковал общий шок, когда сознался в преступлениях, совершенных в Уэлвине и Манчестере. Он успел почти забыть о них. Зато ты не забыл, и Мистеру Кондитеру это было известно.
Тебя осенило в середине ноября, в среду, через три недели после похищения Бритни. Ты много часов провел с этим чудовищем, ты пытался понять, что сделало его таковым. Заглядывай ему в душу. Ничего не видел. Наконец не выдержал.
— Почему? Почему ты это сделал?
— Потому что я мог это сделать, — отвечал Кондитер, будто речь шла о само собой разумеющихся вещах. Он снял очки, подвел ими черту под своей ужасающей откровенностью. — Тут, ли, присутствует элемент игры. Главным образом игры, поймите меня неправильно — в плане секса я получал огромное удовольствие. Но секс — не самоцель. Очень уж он, секс, быстро заканчивается. И вообще, эта последняя была слишком мала. Я предпочитаю, когда они хоть сколько-нибудь представляют, что их ждет. — Кондитер причмокнул, поняв: он задел тебя за живое. — Да, основной процент кайфа получаешь, когда выслеживаешь их, подкрадываешься, матерьяльчик собираешь, да от вас, от фараонов, уходишь. Что наша жизнь, как не погоня за острыми ощущениями?
Тебе удалось не закричать и даже взглядом не выдать своих чувств; ты продолжал хладнокровно искать причины. Методы изучения серийных убийц, извращенцев, педофилов у нас те же, что и методы изучения мыслителей, художников, людей науки; через них мы пытаемся проникнуть в тайну нашей собственной природы.
И в тебе Кондитер увидел то же пагубное любопытство, и использовал его как наживку.
— Вы не похожи на других, — с пафосом заявил он. — Им достаточно знать как. Как я завожусь, овладеваю, трахаю, убиваю, скрываюсь. А вам до зарезу надо понять почему. Вы хотите, чтобы я вам поведал, что в детстве меня совратил родной отец, или пастор, или кто бы то ни было. По вашему убогому разумению, непременно должны присутствовать причина и следствие. Но вы, Леннокс, всего-навсего защищаете слабаков
вроде себя самого. Вы не можете принять тот факт, что человек по сути — охотник, хищник. Цивилизованное общество и придумано-то было с целью защитить слабых и трусливых — не важно, богаты они или бедны — от сильных и предприимчивых, у которых достаточно смелости, чтобы исполнить предназначенное судьбой для особей своего вида. От тех, у кого хватает решимости брать все что хочется.
И Кондитер растянул в глумливой улыбке дряблый, будто резиновый, рот — рот, который ты жаждал содрать с его физиономии.
— А знаете ли вы, что почти пять лет меня искала вся британская полиция и никто даже не догадывался, кто я на самом деле такой? А я все это время писал телеги в ближайший участок — дескать, вандализм процветает, от дебоширов житья нету.
И ваши доблестные коллеги бежали на помощь по первому зову.
Это была правда. Мистер Кондитер, или Жеребец, педантичный госслужащий из тех, вокруг кого в утренней электричке Эйлсбери—Мэрилбоун, набитой белыми воротничками, в радиусе фута всегда свободно, всех одурачил. Свой извращенный, хотя и расчетливый ум он скрывал под личиной ярого общественника. Думали, он увлекается фотографией; однако на темном чердаке, куда не могла добраться немощная мать Кондитера, на самом деле находилась лаборатория. И выходные, и праздники Кондитер проводил за планированием. Его настоящим хобби были похищения, изнасилования и убийства.
