А потом будет мир. Причины разногласий будут вырваны с
корнем.
Он страстно жаждал мира, подобно тому, как странник в
пустыне жаждет воды.
Амелия Вильямс монотонно плакала в своем кресле, хотя все
слезы уже давно должны были высохнуть. Его мало интересовало, что станет с ней.
Она не могла благополучно вернуться к мужу и детям в своем теперешнем
положении. Она больше не та женщина, которая притормозила возле остановки и
голова которой была заполнена мыслями о еде и приемах, клубах и стряпне. Она
теперь тоже была помечена красным.
Ему казалось, что должны быть лекарства, курсы лечения,
какие-то обследования. Место, где расходятся Пути – уколы совести за то, что
выбран не тот путь. Мысленный карнавал в темно-коричневых тонах.
Он вдруг захотел подойти к ней, ободрить, сказать, что она
не совсем сломлена, что одна таблетка транквилизатора приведет ее в порядок и
она станет лучше прежней. Шейла. Кэти.
Их имена приходили и повторялись снова, отдаваясь в ушах
словно колокольный звон, словно слова, которые повторялись, пока они не
потеряют всякий смысл.
Повторите-ка свое имя более пятидесяти раз и вы обнаружите,
что вы – никто. Печаль была невыносимой. Он мог ощущать лишь расплывчатое
чувство гнева и замешательства: они провели его, загнали, покуда он не выдохся,
и вот теперь оказалось, что он в глубокой жопе. Он вспомнил мальчугана,
учившегося с ним в начальной школе: у того свалились штаны, когда он давал Обет
Верности.
Самолет продолжал гудеть. Он проспал три четверти часа. Картинки
лениво появлялись и исчезали, все происшедшее было лишено всякой эмоциональной
окраски.
Затем появилась последняя картинка из альбома: глянцевая
карточка 8х10, снятая унылым полицейским фотографом, вероятно, жевавшим
резинку. Улика №3, господа присяжные! Избитое и изрезанное маленькое тельце в
коляске, залитой кровью. Пятна и потеки на грубо оштукатуренных стенах и
сломанная Матушка Гусыня на колесиках, купленная за десять центов. Большой,
липкий сгусток на одноглазом плюшевом мишке.
Он внезапно проснулся, резко вскочил на ноги с широко
открытым в безумном вопле ртом. Поток воздуха, вырывавшийся из легких, был
настолько силен, что язык его трепетал, как парус. Все, абсолютно все с самого
первого класса было неожиданно ясным, уныло-реальным, подавляющим, ужасным. Оно
обладало шероховатой подлинностью истерической бульварной газетной вырезки,
как, например, фото Лоулина, которого вытаскивали из этого ангара в Топике.
Все, абсолютно все было очень реальным, в кричащих рекламных цветах.
Амелия испуганно завизжала в унисон, съежившись в кресле, с
глазами огромными, как треснувшие фарфоровые дверные ручки, пытаясь затолкать в
рот весь кулак.
Донахью угрожающе двигался через проход с ружьем наперевес.
Его глаза походили на маленькие, горящие от возбуждения черные бусинки.
– Что это? Что случилось? Маккоун?
– Нет, – сказал Ричардс, ощущая, что он спокоен настолько,
чтобы его голос не звучал сдавленно и отчаянно. – Плохой сон. Моя девочка.
– О… – Глаза Донахью смягчились в притворном сочувствии.
Он не знал, как сделать это наилучшим образом. Возможно, он
останется тупицей на всю жизнь. А может быть, он и научится. Он повернулся,
чтобы уйти.
– Донахью?
Донахью осторожно обернулся.
– Я вас здорово напугал, не так ли?
– Нет. – Донахью отвернулся при этом коротком ответе. Его
шея была в жирных складках. Его ягодицы в обтягивающих голубых фирменных штанах
были привлекательными, как у девушки.
– Я могу напугать вас еще больше, – заметил Ричардс, – я
могу пригрозить, что сорву вашу кислородную маску.
Донахью удалился.
Ричардс устало прикрыл глаза. Глянцевая фотография 8х10
появилась снова. Открыл. Закрыл. Фотография пропала. Он подождал, и, когда
удостоверился, что она не вернется (тут же), открыл глаза и включил Фри-Ви.
Экран зажегся, и на нем появился Киллиэн.
Глава 011
Счет продолжается…
– Ричардс, – Киллиэн наклонился вперед, не делая ни малейших
попыток замаскировать свое напряжение.
– Я решил принять ваши условия, – сказал Ричардс. Киллиэн
откинулся и улыбнулся одними глазами.
– Я очень рад, – сказал он.
Глава 010
Счет продолжается…
– Господи, – сказал Ричардс. Он стоял на проходе в кабину
пилота. Холлоуэй обернулся.
– Привет.
Он говорил с кем-то, под названием Детерит Уор. Данинджер
пил кофе. За сдвоенными пультами управления никто не наблюдал. Однако они
поворачивались, откидывались и переключались так, как будто их трогали руки и
ноги призраков. Стрелки качались. Лампочки мигали. Казалось, что продолжается
непрерывная загрузка и выдача данных в компьютере – сама по себе.
– Кто ведет самолет? – спросил завороженный Ричардс.
– Отто, – сказал Данинджер. – Отто?
– Отто – автопилот. Понял? Дешевый каламбур. – Данинджер
вдруг засмеялся. – Рад видеть тебя в нашей команде, дружище. Ты не поверишь, но
нашим ребятам пришлось изрядно потрудиться, чтобы добраться до тебя.
Ричардс безразлично кивнул. Холлоуэй прервал наступившую
неловкую паузу. – Отто тоже достает меня. Даже после двадцати лет знакомства с
ним. Но он стопроцентно надежен. Правда, сложен, как черт. Рядом с ним любое из
старых устройств выглядело бы, как… ну, как ящик с апельсинами рядом с
Чиппендейловским бюро.
– В самом деле? – Ричардс всматривался в темноту.
– Да. Вы задаете ему ПН, пункт назначения, и Отто берется за
дело, с помощью голосового радара, и так весь путь. Пилот не требуется, правда,
не считая взлета и посадки. И в случае неприятностей.
– А многое ли вы сможете сделать, если случится
неприятность? – спросил Ричардс.
– Мы можем помолиться, – сказал Холлоуэй. Возможно, он
замышлял это как шутку, но в этой кабине это прозвучало со странной
искренностью.
– Неужели эти колеса действительно управляют самолетом? –
спросил Ричардс.
– Только движением вверх-вниз, – пояснил Данинджер. – Педали
контролируют движение налево-направо.
– Это похоже на детский педальный автомобиль.
– Немногим более сложный, – сказал Холлоуэй. – Здесь просто
чуть побольше кнопок, скажем так.
