Халлек отпил второй глоток в тот момент, когда Леда
поставила на столик свой пустой бокал.
— Рак кожи, — сказала она. — Он был убежден в этом,
поскольку он излечим в девяноста процентах случаев. Я знаю, как его мысли
работают. Глупо было бы не знать, прожив с ним двадцать пять лет, наблюдая, как
он усаживается в кресло судьи и решает проблемы недвижимости, потом выпивает,
потом решает проблемы недвижимости, потом лапает чужих жен, решает проблемы с
недвижимостью… Ладно. Сижу и думаю, какую речь произнесу на его похоронах.
Что-нибудь такое: «Он скупил много земли в Коннектикуте, где теперь построены
супермаркеты, он полапал множество бюстгальтеров, выпил множество коктейлей и
оставил меня богатой вдовой. С ним я провела лучшие годы моей жизни, приобрела
шмоток больше, чем было в моей жизни оргазмов». Давайте уйдем отсюда, завалимся
в какой-нибудь приличный кабак, потанцуем. А потом кто-нибудь, возможно, так
надерется, что забудет, что я трижды делала подтяжку кожи — дважды в
Мехико-Сити и разок в Германии, и стащит с меня бюстгальтер. Тьфу ты, черт. Что
я тебе несу такое? Мужчины вроде тебя интересуются только своей работой и
футболом.
Она снова заплакала. Билли теперь понял, что бокал, который
она только что осушила, далеко не первый за этот вечер. Он смущенно заворочался
в кресле и отпил из своего бокала. В желудке опять стало тепло.
— Он уверен, что это рак кожи, потому что не способен
поверить в такую старомодную чушь, как цыганское проклятье. Но я видела по его
глазам, Билли, особенно в последний месяц… в них таилось, особенно по вечерам —
понимание… до него что-то дошло. Я думаю, потому он и уехал, что я разглядела
это в его глазах. Налить еще?
Билли покачал головой и проследил, как она подошла к бару и
налила себе еще мартини, увидел, что она делала элементарный коктейль с джином,
запах которого уловил на расстоянии.
Что же произошло с Кэри Россингтоном? В чем там дело? Часть
его разума не желала знать ответа на этот вопрос. Хаустон явно не провел
параллели, не увидел связи между тем, что происходит с Билли и с Россингтоном.
Да и с чего бы, собственно? Хаустон ничего не знал о цыганах. Кроме того,
Хаустон регулярно бомбардировал свой рассудок белыми торпедами.
Леда вернулась с бокалом и села в кресло.
— Если он позвонит и скажет, что возвращается, — спокойно
заговорила она, — я поеду на нашу виллу в Каптиве. Там дикая жара в это время года,
но джина у меня хватит. Я жару не замечаю, а с ним оказаться наедине — выше
моих сил. Все еще люблю его, это факт. По-своему люблю. Но выносить этого
больше не могу. Представить себе, что он лежит в соседней кровати… подумать,
что он… он может дотронуться до меня… — Она поежилась и немного расплескала
содержимое бокала. Потом разом выпила и откровенно, не стесняясь, рыгнула.
— Леда, так что же с ним конкретно? Что случилось?
— Случилось? Случилось? Билли, дорогой, а я думала, что
сказала тебе. Или, может, ты сам как-то узнал.
Билли покачал головой. Он начал верить в то, что вообще ни о
чем не подозревает.
— На нем чешуя растет. Кэри покрывается чешуей.
Билли разинул рот.
Леда коротко хохотнула невеселым смешком и слегка покачала
головой.
— Нет, не совсем так. Его кожа превращается в чешую. Он
демонстрирует обратную эволюцию. Чудо-юдо. Превращается не то в рыбу, не то в
рептилию.
Она внезапно захохотала с визгом, от которого у Халлека
мурашки побежали по спине. «Она близка к безумию», подумал он, и от этого стало
еще страшнее. «Я думаю, она уедет а Каптиву в любом случае. Ей нужно убраться
из Фэйрвью, если хочет сохранить рассудок».
Линда прикрыла рот ладонями и извинилась. Билли не смог
ничего сказать, только кивнул и встал, чтобы налить себе еще.
Теперь, когда он не смотрел на нее, ей стало легче говорить,
а Билли умышленно задержался возле бара.
Глава 11
Весы правосудия
Кэри был вне себя от ярости, когда старый цыган потрогал его
по лицу. Он поехал, чтобы повидаться с шефом полиции Рейнтри Алленом Чокером на
следующий день после суда. Чокер был партнером по покеру и человеком
понимающим.
Он сказал Кэри, что цыгане прибыли в Рейнтри прямо из
Фэйрвью. Чокер ожидал, что они уедут вскоре сами по себе. И так уж пять дней
тут болтались, обычно три дня для них — нормальный срок. Как раз достаточно,
чтобы все заинтересованные подростки городка узнали свою судьбу, а безнадежно
импотентные мужчины и климактерические женщины под покровом темноты пробрались
в их табор, чтобы получить снадобья и мази. Через три дня интерес городка к
цыганам сходил на нет. Чокер решил, что они просто дожидаются воскресной
барахолки — «блошиного рынка». Это было ежегодным мероприятием в Рейнтри, на
которое стекались жители четырех близлежащих городков. Аллен Чокер сказал Кэри,
что решил позволить цыганам обработать толпу на «блошином рынке», вместо того,
чтобы шпынять их, — это все равно что осиное гнездо разворошить. Но если в
понедельник утром не отправятся, придется их вытурить.
Однако такая мера не понадобилась. Утром в понедельник табор
покинул ферму, где располагался, оставив пустые бутылки и банки, черные пятна
от костров, на которых готовили еду, и несколько покрывал, настолько
завшивевших, что Чокер распорядился прикасаться к ним только длинными шестами.
В какой-то момент между закатом и рассветом цыгане снялись и
покинули Рейнтри. Чокер сказал своему партнеру по покеру Кэри Россингтону, что
они могли хоть улететь на другую планету, — ему наплевать. Главное —
избавились.
В воскресенье после полудня старый цыган прикоснулся к лицу
Кэри. Ночью они уехали. В понедельник утром Кэри зашел к Чокеру и подал жалобу
(ее юридическая основа Леде Россингтон была неизвестна). Во вторник утром
начались неприятности. После душа Кэри, спустившись к завтраку в одном халате,
сказал: «Посмотри-ка, что это у меня?».
На коже чуть повыше солнечного сплетения у него оказалось
шершавое пятно. Оно было светлее окружающей кожи, которая имела приятный цвет
кофе со сливками (гольф, теннис, плаванье и лампы для загара зимой).
Пятно имело желтоватый оттенок, как у мозолей на пятках.
Леда потрогала его и отдернула палец. Пятно было шершавым, как наждак, и
странно твердым. «Броня», мелькнуло у нее в голове.
— Ты не думаешь, что этот чертов цыган меня чем-то заразил?
— спросил ее Кэри с беспокойством. — Какая-нибудь инфекция? Парша?
— Но он же коснулся твоего лица, а не груди, дорогой, — ответила
Леда. — Давай-ка быстрей одевайся. У меня бриоши горячие. Надень темно-серый
костюм с красным галстуком. Ты — душка моя.
Два дня спустя вечером он позвал ее в ванную. Так закричал,
что она бегом бросилась туда («Все наши худшие открытия происходят в ванной»,
подумал Билли). Кэри стоял без рубашки, в руке жужжала электробритва, глаза
уставились в зеркало.
