— Хотел бы я знать, где они наткнутся на труп.
— Идиот.
Он некоторое время молчит.
— Ну раз уж мы о секретах да тайнах… ты сама готова к тому, чтобы он обратил тебя в католичество?
— Я ещё не решила, Дэн.
— Жаль, ты моего отца не знала. На всю жизнь и думать о вере зареклась бы.
— Разве можно судить о вере по людям?
— А я всё-таки надеюсь, что у Энтони ничего из этого не выйдет.
— Почему это?
Он смотрит за реку, на затянутый тучами западный склон неба.
— Ты просто не представляешь себе, что это такое. Даже Энтони не представляет. Каково это — постоянно жить в тени храма. Приходится столько всего скрывать, столько прятать; тот, кто не испытал такого на собственной шкуре, не поймёт. Нереальность происходящего. Уход от жизни. Всё равно как ты только что рассуждала об Оксфорде. Только много хуже. Без возможности хорошо проводить время. — Он не отрывает глаз от потемневших Кумнорских холмов. — Я мог бы стать кем угодно, но верующим христианином — никогда в жизни.
— Ярко выраженный эдипов комплекс!
Взгляды их встречаются; улыбка; потом оба опускают глаза: застенчивость так свойственна юным, недавно повзрослевшим, остро ощущающим всё новое — новую ситуацию, вновь обретённое знание, неожиданное взаимопонимание… эти юные взрослые так погружены в себя, что слепы ко всему, кроме мгновений, несущих в себе ростки нового.
Дэниел глядит на часы:
— Они уже должны были дозвониться. Пойду гляну.
Он выходит из-под ив на широкий луг, глядит на восток, пытаясь различить вдали тёмные человеческие фигуры. Пару минут спустя она присоединяется к нему, тоже вглядывается в даль. Говорит, не поворачивая к нему головы:
— Я считаю, Нэлл очень повезло, Дэн. Мне хотелось тебе это сказать.
— Не больше, чем Энтони.
Горло у неё перехватывает, она шепчет:
— Ох уж эти мне везунчики, так счастливо живут!
И прежде, чем он успевает понять, почему в её словах слышится такая грустная насмешка, она произносит обычным тоном:
— Смотри, вон они! — и указывает рукой.
В дальнем конце луга, гораздо южнее, чем они ожидали, из-за ив появляются пять человек: двое в полицейской форме, трое — в штатском. У каждого из тех, что в форме, через плечо перекинуты болотные сапоги. Ещё один тащит свёрнутые носилки. У четвёртого на ремне через плечо — большой чёрный ящик. Дэниел машет им, и один из полицейских спокойно поднимает руку ему в ответ.
Глядя, как пятеро движутся к ним через целое море лютиков, он спрашивает:
— Почему ты выбросила шампанское в реку?
Теперь он смотрит на неё, стоящую рядом. Она разглядывает траву у их ног.
— Мне подумалось, что так будет правильно. Он обнимает её за плечи и целует в висок.
— Зачем ты это сделал?
Он улыбается:
— По той же причине.
Непредвзятый взгляд
Это вовсе не то, что я обещала написать перед тем, как ты сбежал. И всё же всё это — чистая выдумка. Не иначе.
Про мистера Вольфа. Не про тебя. Это было в отеле «Кларидж»
[29]
. Номер-люкс на втором этаже, весь забитый мебелью в стиле Людовика какого-то. Всё шло не так уж плохо, может, оттого, что каждый из троих как-то перечёркивал другого, и — в порядке исключения — они могли на этот раз притвориться, что им нужна актриса, а не потенциальная развлекалочка — переспал и забыл. Я видела, что Дэн малость перепил, и впечатления он на меня не произвёл. Скорее даже разочаровал. По сравнению со сценарием. Почти всё время молчал, даже когда нас знакомили. Этакая утомлённо-презрительная ухмылка (видимо, был здорово пьян, обычно он с людьми совсем незнакомыми так себя не ведёт). Беседу поддерживали Билл и этот Голд. Я почувствовала, что Дэн пытается как-то от них отмежеваться. Тогда зачем он пришёл? Кажется, мне тогда подумалось, что в нём есть что-то трагическое. Правда. Как в героях Хемингуэя. Или — как в том человеке из «У вулкана». Ну вы же видите, я опытный и мудрый и тонко чувствующий и настоящий мужчина и в литературе весьма начитан и совершенно растерян и гораздо выше всего этого потому что пьян.
Ужасно старомодный.
В какой-то момент я упомянула в разговоре, что играла в одной из его пьес. Мы играли её целых две недели в Бирмингеме — как рекламную подготовку к сезону: пусть все видят, какая мы серьёзная труппа; зато потом играли сплошь одну труху. И я сказала, что мне ужасно понравилось. На самом-то деле — вовсе нет, пьеса была из его самых слабых (теперь я это знаю, я ведь все его пьесы читала и перечитывала не раз), но надо же было что-то сказать. Я понимала, что Дэн не очень-то может повлиять на их решение, что пригласили его скорее просто из вежливости. Может, мне тогда уже было его жаль.
А он сказал:
— Прекрасно.
Только тут он показался мне интересным. Это «прекрасно» он произнёс так, будто хотел сказать «глупая сучонка, да ещё и с претензиями». Будто я пустышка, ничтожество из заштатного кабаре.
Тогда я сказала, чтоб напомнить ему, что я на порядок выше, чем выпускница какой-нибудь драмстудии:
— А ещё мой руководитель в Суссексе был вашим поклонником. (Он и правда как-то разок упомянул фамилию Дэна.)
Он только глазами повёл в сторону тех двоих:
— Думаю, девочка и вправду хочет получить эту роль.
Они заулыбались, и мне пришлось улыбнуться им в ответ. Не улыбался только он сам и очень старался не встретиться со мной глазами, вот мерзавец.
Как-то, гораздо позже, он сказал мне:
— Знаешь, почему я столько времени трачу на то, чтобы диалоги были как можно лаконичнее? Терпеть не могу актёров.
Всегда утверждал о себе две вещи: он вовсе не драматург, ставший сценаристом. «Я пишу диалоги». Вот и всё, что он делает. А один раз заявил: я только строю диалоги и исправляю то, что другие напортили. И ещё как-то сказал: да в кино большинство актёров играть не умеют и научиться не могут. В этом и была моя вина в тот вечер.
Они уже успели просмотреть две мои старые роли, похоже, ещё раньше остановили свой выбор на мне. Так что всё это было не больше чем пустая проформа. А он потом говорил, что в «Кларидже» был здорово пьян, а не «слегка», и поэтому ничего не помнит. Так что лучше ему это не переделывать.
Чуть выше среднего роста, волосы на концах уже начинают серебриться. Стрижка скорее под американца, стиль не английский. Этакий следящий за модой американский служащий довольно высокого ранга. Рядом с Биллом (буйные кудри и мексиканские усики) Дэн выглядел поблёкшим и старомодным. В нём всегда было что-то такое из прошлого, тип мужской внешности, очень напоминающий герцога Виндзорского в молодости. Сердито-застенчивое выражение лица, поджарое тело — никакого жира. И очень хороший рот — лучшая его черта. Глаза слишком светлые и смотрят слишком напряжённо, они мне не особенно нравятся, хотя в них иногда и появляется что-то такое… сексуальное. Какой-то вызов во взгляде, всегда чуть слишком пристальном. Когда ему надоедали и было скучно, он специально так смотрел, будто он не здесь, а где-то далеко и ему хочется, чтобы вы оказались ещё дальше. Намеренная грубость, но со временем мне это стало нравиться, может, потому, что я научилась с этим справляться. Если грубость относилась ко мне, я шуткой его отвлекала. А если к кому-то другому, кто надоедал и мне, то эта его манера оказывалась даже полезной. Тем более что надоедали нам одни и те же люди. Если одно и то же кажется скучным обоим, вот тогда-то всё и случается.
