А потом он ушел. На мгновение они увидели его, бегущего мимо
витрины в холодном белом свете неоновой рекламы «Schlitz», что горела над
входом в магазин, потом на другой стороне улицы взревел двигатель, и здоровяк
укатил в ночь. На седане. Больше они ничего определить не смогли, ни
компанию-изготовителя, ни модель автомобиля. Как раз повалил снег.
– Слишком много за пиво, – заметил Значок.
– Пойди к холодильному шкафу и возьми бутылку, – предложил
Гарри Нейсон. – За счет заведения.
– Да? Ты уверен?
– Конечно, уверен. И ты тоже. – Он посмотрел на девушку. –
Почему нет, мы застрахованы. – И он захохотал.
Когда полиция допрашивала его, он сказал, что никогда не
видел этого грабителя. И только позже у него возникли сомнения. Вроде бы он
видел его прошлой осенью, в компании тощего недомерка с крысиным лицом, который
покупал вино и ругался.
Глава 6
Когда Блейз проснулся следующим утром, снега навалило чуть
ли не до свесов крыши лачуги, а огонь погас. Мочевой пузырь Блейза сжался, едва
его ноги коснулись ледяного пола. На пятках он поспешил в ванную, морщась, при
каждом выдохе изо рта вырывалось облако белого пара. Моча секунд тридцать
вытекала под давлением по крутой дуге, и лишь потом ее напор спал. Блейз
удовлетворенно вздохнул, стряхнул последние капли, пустил голубка.
За стенами дома ревел и буйствовал ветер. Сосны перед окном
кухни гнулись и раскачивались. Блейзу они напоминали худых женщин на похоронах.
Он оделся, открыл дверь черного хода, добрался до поленницы
под южным свесом. Подъездную дорожку полностью замело. Видимость составляла
пять футов, может, и меньше. Его это радовало. Ветер метнул пригоршню жесткого
крупяного снега ему в лицо. Его это радовало.
Отапливали лачугу тяжелыми дубовыми поленьями. Блейз набрал
огромную охапку, остановился в дверях только для того, чтобы стряхнуть снег с
ног. Разжег плиту, не снимая куртки. Потом налил воды в кофейник. Поставил на
стол две чашки.
Постоял, хмурясь. Что-то он забыл.
Деньги! Он забыл пересчитать деньги.
Двинулся в другую комнату. Голос Джорджа остановил его.
Джордж был в ванной.
– Ослиная жопа.
– Джордж, я…
– «Джордж, я – ослиная жопа». Можешь ты это сказать?
– Я…
– Нет, скажи: «Джордж, я – ослиная жопа, которая забыла
натянуть на лицо чулок».
– Я добыл д…
– Скажи это.
– Джордж, я – ослиная жопа. Я забыл.
– Забыл что?
– Забыл натянуть на лицо чулок.
– А теперь скажи все вместе.
– Джордж, я – ослиная жопа, которая забыла натянуть на лицо
чулок.
– А теперь вот что скажи. Скажи: «Джордж, я ослиная жопа,
которая хочет, чтобы ее поймали».
– Нет! Это неправда! Это ложь, Джордж!
– Это как раз правда. Ты хочешь попасться, отправиться в
Шоушенк и работать в прачечной. Это правда, только правда и ничего, кроме
правды. Это правда на палочке. Ты – тупая животина. Вот правда!
– Нет, Джордж. Это неправда. Даю слово.
– Я ухожу.
– Нет! – От паники перехватило дыхание. Она не давала
дышать, как рукав старой фланелевой рубашки, который отец однажды засунул ему в
рот, чтобы оборвать его крики. – Нет, я забыл, я – тупица, без тебя я никогда
не вспомню, что нужно купить…
– Желаю тебе хорошо провести время, Блейзер. – Голос Джорджа
по-прежнему доносился из ванной, но стал заметно тише. – Ты его отлично
проведешь, когда тебя поймают, отправят за решетку и дадут гладить эти гребаные
простыни.
– Я буду делать все, что ты говоришь. Я больше не напортачу.
Потянулась долгая пауза. Блейз уже решил, что Джордж ушел.
– Может, я еще вернусь. Но не думаю.
– Джордж! Джордж!
Кофе закипел. Блейз налил одну чашку и прошел в спальню.
Пакет из коричневой бумаги с деньгами лежал под матрацем со стороны Джорджа. Он
вытряс деньги на простыню, которую постоянно забывал менять. Она застилала
кровать уже три месяца, с того дня, как умер Джордж.
Навар с семейного магазина составил двести шестьдесят
долларов. Еще восемьдесят оказалось в бумажнике студента. Более чем достаточно,
чтобы купить…
Что? Что следовало покупать?
Подгузники. Понятное дело. Если хочешь похитить младенца,
нужно запастись подгузниками. И многим другим. Но он не мог вспомнить, чем
именно.
– Что нужно, кроме подгузников, Джордж? – спросил он с
нарочитой небрежностью, надеясь застать Джорджа врасплох, чтобы тот от
неожиданности заговорил. Но Джордж на приманку не клюнул.
Может, я еще вернусь. Но не думаю.
Он убрал деньги в пакет из коричневой бумаги, заменил
бумажником студента собственный, изношенный, поцарапанный, весь в трещинах. В
его бумажнике лежали две засаленные долларовые купюры, выцветшая кодаковская фотография
его обнимающихся отца и матери и фотография, сделанная в фотобудке – самого
Блейза и его единственного друга из «Хеттон-хауза», Джона Челцмана. А также
счастливый полудоллар с изображением Кеннеди, старый счет за глушитель (из тех
времен, когда они с Джорджем ездили на большом, вечно ломающемся
«понтиак-бонневилле») и сложенный «полароид».
Джордж смотрел с «полароида» и улыбался. Чуть щурился,
потому что солнце било в глаза. В джинсах и рабочих ботинках. В шляпе
набекрень, сдвинутой влево, как и всегда. Джордж говорил, что сдвиг влево
приносит удачу.
У них было много разных трюков, и большинство из них (самые
лучшие) не требовали особых усилий. В некоторых расчет строился на обмане, в
других – на жадности, в третьих – на страхе. Джордж называл их мелким
надувательством. А те трюки, что основывались на страхе, – страшилками.
– Я люблю это простенькое дерьмо, – говорил Джордж. – Почему
я люблю это простенькое дерьмо?
– Мало движущихся частей, – отвечал Блейз.
– Именно! Мало движущихся частей.
В лучшей из страшилок Джордж одевался, как он сам говорил,
«слишком уж ярко», а потом отправлялся в некоторые известные ему бары. Они не
были барами для геев или барами для мужчин с нормальной сексуальной
ориентацией. Джордж называл их «серыми барами». И жертва всегда находила
Джорджа. Сам Джордж никогда не проявлял инициативы. Блейз раз или два задумывался
над этим (насколько мог задумываться), но так и не смог прийти к какому-то
выводу.
