– …костей не поломает, – закончил Роланд.
– У нас вообще-то говорится несколько иначе, но я полагаю,
это достаточно близко. Как ни скажи, все равно чушь собачья. То, что ты мне
устроил, неспроста называется "словесной поркой". От твоих слов мне
больно,Роланд, они оскорбительны…ты собираешься и дальше стоять здесь и
уверять, будто не знал, что так получится?
Она сидела в кресле, сурово, пытливо и настороженно глядя на
Роланда снизу вверх, и он – уже не в первый раз – подумал, что инвалидное
кресло инвалидным креслом, но беложопым кобелямв родном краю Сюзанны надо было
обладать либо недюжинной смелостью, либо непроходимой тупостью, чтобы злить эту
женщину. И, поскольку Роланду довелось ходить меж них, он не думал, что ответ
на вопрос – смелость.
– Менее всего меня заботило, обидишься ты или нет, –
терпеливо сказал он. – Я заметил, что ты показываешь зубки, и понял, что ты
вознамерилась укусить, а потому сунул тебе в пасть палку. Это возымело
действие… не так ли?
Теперь ее лицо выражало обиженное изумление.
– Ах ты, гад!
Вместо ответа стрелок забрал револьвер из Сюзанниной кобуры,
двумя уцелевшими пальцами правой руки неловко откинул в сторону барабан и левой
рукой принялся перезаряжать каморы.
– В жизни не видела такого наглого, такого беспардонного…
– Тебе непременнонужно было укусить, – сказал Роланд прежним
терпеливым тоном. – Не то ты стреляла бы совсем не так, как должно, – рукою и
револьвером вместо ока, разума и сердца. Почитать ли это подлой уловкой?
Почитать ли это наглостью? Думаю, нет. Я думаю, Сюзанна, что наглость,
своеволие и спесь нашли прибежище в твоемсердце. Я думаю, что это тыгоразда на
всякие подвохи и каверзы. Впрочем, это меня не тревожит. Совсем напротив.
Стрелок без зубов – не стрелок.
– Черт возьми, я-то нестрелок!
Он оставил эту реплику без внимания; он мог себе это
позволить. Если Сюзанна не стрелок, он – косолап-пересмешник.
– Будь это игра, возможно, я повел бы себя иначе. Но это не
игра. Это…
Роланд на мгновение поднес здоровую руку ко лбу и задержал
ее там, растопырив пальцы над левым виском. Кончики пальцев, увидела Сюзанна,
едва заметно дрожали.
– Что тебя беспокоит, Роланд? – мирно спросила она.
Рука медленно опустилась. Стрелок вставил барабан на место и
вернул револьвер в кобуру.
– Ничего.
– Нет, чего. Я же видела. И Эдди тоже. Это началось почти
сразу после того, как мы ушли от моря. Что-то неладно, и становится все хуже.
– Все в порядке, – повторил он.
Протянув обе руки, Сюзанна забрала ладони стрелка в свои. Ее
злость прошла – по крайней мере, в эту минуту. Она серьезно взглянула Роланду в
глаза.
– Мы с Эдди… этот мир нам чужой, Роланд. Без тебя мы здесь
неизбежно погибнем. Пусть с твоими револьверами, пусть умея стрелять – ты
научил нас стрелять достаточно хорошо, – мы все равно неминуемо погибнем. Мы…
мы зависим от тебя. Поэтому расскажи мне, что неладно. Позволь мне попытаться
помочь. Позволь нампопытаться помочь.
Роланд никогда не относился к тем людям, которые хорошо
разбираются в себе или хотели бы разобраться; концепция самосознания (не говоря
уже о самоанализе) была ему чужда. В его обычае было действовать – быстро
справиться, что же подсказывает ему его абсолютно загадочная внутренняя
механика, и действовать. Из них троих стрелок был устроен наиболее совершенно:
глубоко романтическая сущность этого человека была заключена в варварски
простую оболочку, слагавшуюся из природного чутья и прагматизма. Вот и теперь
Роланд быстро прислушался к себе – и решил все рассказать Сюзанне. О да, с ним
творилосьчто-то неладное. Вне всяких сомнений. Неладное творилось с его
рассудком – что-то простое, под стать его натуре, и такое же таинственное, как
та странная бродячая жизнь, к какой эта натура его побуждала.
Он уже раскрыл рот, чтобы сказать: "Я растолкую тебе,
что неладно, Сюзанна, и сделаю это всего в трех словах: я схожу с ума". Но
не успел издать и звука, как в лесу повалилось еще одно дерево – повалилось с
оглушительным скрипом и треском, ближе, чем первое. Не будучи на сей раз так
сильно увлечены замаскированным под урок поединком воль, и Роланд и Сюзанна
услышали этот треск, услышали поднявшийся следом взволнованный вороний грай, и
оба отметили тот факт, что дерево рухнуло неподалеку от их лагеря.
Взгляд широко раскрытых, испуганных глаз Сюзанны, обращенный
в ту сторону, откуда донесся шум, вернулся к лицу стрелка. "Эдди!" –
сказала она.
Позади них над темно-зеленой цитаделью леса раскатился рев –
оглушительный вопль ярости. Снова рухнуло дерево, за ним еще одно. Шум, с каким
они валились, напоминал ураганный минометный огонь. "Сухой лес, – подумал
стрелок. – Мертвые деревья".
– Эдди!– Сюзанна сорвалась на пронзительный крик. – Что бы
это ни было, оно около Эдди!– Ее руки метнулись к колесам инвалидного кресла,
начиная тяжелую, утомительную работу – разворот.
– Оставь, некогда. – Роланд подхватил Сюзанну под мышки и
вытащил из кресла. И ему, и Эдди уже случалось носить ее, когда дорога
становилась слишком неровной для инвалидной коляски, но Сюзанну по-прежнему
изумляло пугающее, безжалостное проворство стрелка. Только что она сидела в
своем инвалидном кресле, купленном осенью шестьдесят второго в лучшем
нью-йоркском магазине медицинской техники, и вот уже, словно капитан команды
болельщиков, рискованно балансирует у Роланда на плечах, крепко обхватив
мускулистыми бедрами его шею, а он, закинув руки за голову, вжимает ладони ей в
поясницу. Стрелок пустился бегом, шлепая разбитыми сапогами по устланной хвоей
земле между колеями, оставленными колесами инвалидного кресла.
– Одетта! – крикнул он, в минуту сильного волнения
возвращаясь к имени, под которым впервые узнал ее. – Не потеряй револьвер!
Отцом твоим заклинаю!
Роланд во весь дух мчался между деревьями. Он увеличил и без
того размашистый шаг, и по ним с Сюзанной подвижной мозаикой заскользило
кружево тени вперемежку с яркими цепочками солнечных бликов. Дорога пошла под
уклон. Сюзанна подняла левую руку, чтобы отвести ветку, вознамерившуюся сбить
ее с плеч стрелка, и в тот же миг резко опустила правую, придержав рукоять
старинного револьвера.
"Миля, – подумала она. – Сколько нужно времени, чтобы
пробежать милю? Сколько понадобится времени, если Роланд будет так
выкладываться? Если он сумеет держать темп на этих скользких иголках – немного…
но, может, и слишком много. Господи, пусть с Эдди ничего не случится… пусть с
моим Эдди ничего не случится".
Словно в ответ она услышала, как невидимый зверь вновь
взревел. Его оглушительный голос был точно гром. Точно приговор.
