– Хорошо, Сюзан, – заговорила она ровным, выдержанным
голосом. Эта девчонка и представить себе не могла, какими усилиями давался ей
этот тон. Для этого надо самой столкнуться со своевольным подростком. – Что
тебя гложет?
Сюзан повернулась к ней. Корделия Дельгадо восседала в
кресле-качалке, спокойная, как скала. В тот момент у Сюзан возникло жгучее
желание броситься на тетку и в кровь изодрать это тощее лицемерное лицо, крича:
«Это твоя вина! Твоя! Только твоя!» Ее словно вымазали в грязи, более того, она
сама стала грязью, а ведь ничегошеньки не произошло. Вот что повергало ее в
ужас. По-настоящему ничего и не было.
– Это заметно? – выдавила она из себя.
– Разумеется, заметно. – ответила Корделия. – А теперь
рассказывай, девочка. Он полез на тебя?
– Да… нет… нет.
Тетя Корд все вязала, лишь ее брови поднялись: она ожидала
продолжения.
И Сюзан рассказала ей, что произошло, бесстрастным голосом,
задрожавшим только в самом конце. А тетя Корд начала успокаиваться. Может, она
волнуется напрасно, может, причина для тревоги только в том, что девочка
чересчур нервничает.
Новое платье, естественно, еще не закончили: хватало других
дел. Мария с рук на руки передала Сюзан плосколицой Кончетте Моргенштерн,
главной портнихе, которая без лишних слов увела ее в примерочную на первом
этаже: если бы непроизнесенные слова оборачивались золотом, думала Сюзан, то
Кончетта могла бы помериться богатством с сестрой мэра, о состоянии которой
ходили легенды.
Синее платье с бисером висело на безголовом манекене.
Местами пожеванный подол и дыра на спине не показались Сюзан катастрофой.
Она-то думала, что от платья остались одни лохмотья.
– Разве его нельзя спасти? – спросила она.
– Нет, – ответила, как отрубила, Кончетта. – Вылезай из этих
брюк, девочка. И из рубашки.
Сюзан подчинилась и теперь стояла босиком на холодном полу,
скрестив руки на груди, хотя Кончетта не проявляла ни малейшего интереса к ее
прелестям, спереди или сзади, сверху или снизу.
Как поняла Сюзан, Синее платье с бисером решили заменить на
Розовое с аппликацией. Сюзан надела его и терпеливо ждала, пока Кончетта что-то
замеряла, закалывала, записывала на черной грифельной доске, хватала кусок
материи и прикладывала к ее бедру или груди, поглядывая на зеркало, занимающее
всю дальнюю стену. Как всегда во время примерки, Сюзан мыслями уходила
далеко-далеко, отпуская сознание в свободный полет. В эти дни сознание обычно
предпочитало Спуск. Она и Роланд бок о бок мчались на лошадях, а потом
сворачивали к ивовой роще на берегу Хэмбри-Крик.
– Стой смирно, – приказала Кончетта. – Я сейчас вернусь.
Сюзан и не заметила ее ухода. Забыла она и о том, что
находится во дворце мэра. Душа ее перенеслась в ивовую рощу, к Роланду. Она
ощущала сладковато-горький запах листвы, слышала журчание воды. Они лежали
лицом к лицу на траве, его ладонь погладила ей волосы перед тем, как он обнял
ее…
И так сильно углубилась Сюзан в свои грезы, что поначалу
отреагировала на руки, которые сзади обняли ее за талию, изогнула спину, когда
они, поласкав живот, поднялись, чтобы охватить ее груди. А потом услышала
свистящее дыхание, почувствовала запах табака и поняла, что происходит. Не
Роланд касался ее грудей, а длинные костлявые пальцы Харта Торина. Она
взглянула в зеркало и увидела, что он навис над ее левым плечом, как инкуб. С
выпученными глазами, с градинами пота на лбу, несмотря на прохладу примерочной.
А язык просто вывалился изо рта, как у собаки в жаркий день. К горлу Сюзан
подкатила тошнота. Она попыталась вырваться, но руки Торина усилили хватку,
прижимая ее к нему. Костяшки пальцев поскрипывали, и теперь она чувствовала,
как в нее упирается что-то твердое.
За последние несколько недель Сюзан не раз тешила себя
надеждой, что в решающий момент у Торина ничего не выйдет, инструмент его
подведет. Она слышала, что такое часто случается с мужчинами в возрасте. Но
твердая палка, трущаяся о ее ягодицы, быстро развеяла все иллюзии.
Она взялась руками за руки Торина и попыталась стянуть их
вниз, вместо того чтобы вырываться самой (Корделия, хотя на ее лице ничего и не
отразилось, одобрила этот маневр).
– Мэр Торин… Харт… ну нельзя же так… здесь не место, да и
время еще не подошло… Риа сказала…
– Плевать мне на нее и на всех ведьм! – Его рафинированный
язык политика исчез, уступив место выговору жителя медвежьего угла вроде
Оннис-Форда. – Должен я что-нибудь получить, хоть какую-то конфетку, должен. На
хрен всех ведьм, говорю я! – Запах табака окутал Сюзан. Она подумала, что ее
сейчас вырвет, если придется и дальше вдыхать его. – Ты просто стой, девочка.
Спокойно стой, искушение мое. Не шевелись.
Она стояла, куда ж деваться. А какая-то часть ее сознания,
та самая, что называют инстинктом самосохранения, надеялась, что сотрясающую ее
дрожь отвращения он может принять за девичье возбуждение. Он крепко прижимал ее
к себе, руки мяли груди, воздух из раскрытого рта врывался в ухо. Она стояла,
закрыв глаза, глотая слезы.
Много времени это не заняло. Он терся о нее своим концом,
постанывая, словно от боли в животе. Один раз лизнул ее мочку, и Сюзан
подумала, что в этом месте у нее начала слезать кожа. Наконец, слава труду, она
почувствовала его извергающееся семя.
– Да, выходи, выходи, чертов яд! – просипел мэр и так сильно
подался с ней вперед, что она впечаталась бы лицом в стену, если б не выставила
руки. А потом отступил на шаг.
Сюзан еще мгновение упиралась ладонями в стену. В зеркало
она видела отражение Торина, а в его образе – уготованную ей судьбу: конец
молодости, конец романтике, конец грезам, в которых она и Роланд лежали вместе
в ивовой роще, соприкасаясь лбами. Этот мужчина в зеркале чем-то сам напоминал
юношу, юношу, который замыслил что-то такое, о чем он никогда не сказал бы
матери. Высокого костлявого юношу с седыми волосами, узкими плечами и мокрым
пятном на брюках. Харт Торин словно не сознавал, где находится. Сладострастие
на какое-то время покинуло его лицо, уступив место… пустоте. Казалось, у него не
голова, а ведро с дырявым дном: сколько ни заливай в него воды, она утечет, не
оставив ни капли.
А ведь одним разом от него не отделаешься, подумала Сюзан, и
безмерная усталость навалилась ей на плечи. Теперь при каждом удобном случае он
будет проделывать то же самое. Теперь он будет всякий раз наскакивать на меня.
Теперь это будет как… ну… Как «Замки». Как игра в «Замки». Торин все смотрел на
нее. Медленно, словно во сне, он вытащил из брюк подол рубашки и прикрыл им
мокрое пятно. Его подбородок блестел: от возбуждения он пускал слюни. Мэр это
почувствовал и вытер слюну ладонью. Взгляд его по-прежнему оставался пустым.
Наконец в глазах мелькнуло что-то осмысленное, и Торин без единого слова
повернулся и вышел из примерочной.
