Началось все со стука в дверь.
2
Сюзан как раз закончила уборку, невелик труд, в доме всего
две женщины, когда в дверь постучали.
– Если это какой-нибудь лоточник – гони его прочь. –
крикнула тетя Корд из другой комнаты, где она перестилала постель.
Но стучал не лоточник, а Мария, ее служанка из
Дома-на-Набережной. Пришла она с печальной вестью. Второе платье для праздника
Жатвы, шелковое, в котором Сюзан предстояло появиться на ленче во дворце мэра,
а потом на Собрании, безнадежно испорчено, и вину за это могут возложить на
нее, Марию. В результате ее могут выгнать с работы, а она – единственная опора
отца и матери. Это ужасно, ужасно, ужасно. Не сможет ли Сюзан прийти в
Дом-на-Набережной? Пожалуйста?
Сюзан смогла, и с радостью. В эти дни она пошла бы куда
угодно, лишь бы не находиться с теткой в одном доме, не слышать ее
пронзительного, пилящего голоса. Чем меньше времени оставалось до праздника
Жатвы, тем меньше она и тетя Корд могли выносить друг друга.
Она оседлала Пилона, который отнюдь не возражал против того,
чтобы нести по утренней прохладе двух девушек, и по пути Мария рассказала о
случившемся. Сюзан сразу поняла, что с работы выгонять Марию никто не
собирается: маленькая черноволосая служанка обожала драматизировать самые
прозаические события.
Второе платье для праздника (его Сюзан классифицировала как
Синее платье с бисером, первое, для завтрака – Белое платье с высокой талией и
рукавами с буфами) держали отдельно от остальных: с ним еще было много работы.
Каким-то образом платье оставили на ночь в примерочной на первом этаже, и там
его изжевали чуть ли не в лохмотья. Если б в этом наряде ей предстояло
появиться у праздничного костра или на танцах после фейерверка, дело
действительно бы приняло серьезный оборот. Но Синее платье с бисером
предназначалось всего лишь для ленча, и за два месяца, остающихся до праздника,
его вполне могли сшить заново. Только два месяца! Когда-то… в ту ночь, когда
старая ведьма признала ее непорочной, ей казалось, что до Жатвы еще целая
вечность. И вот осталось только два месяца! Два месяца, и ей предстоит лечь в
постель мэра. От этой мысли по телу пробежала дрожь.
– Мамик? – спросила Мария. Сюзан не разрешила обращаться к
ней «сэй», по имени Мария называть ее не решалась, поэтому девушки достигли
компромисса. Сюзан находила такое обращение забавным, учитывая, что ей едва
перевалило за шестнадцать, а Мария была лишь на два-три года старше. – Мамик, с
тобой все в порядке?
– Прострелило спину, Мария, ничего больше.
– У меня тоже такое бывает. Может плохо кончиться. У меня
три тетки умерли от чахотки, а начиналось-то все с болей в спине. И я всегда
боюсь…
– Кто сжевал Синее платье? Ты знаешь?
Мария наклонилась поближе к хозяйке и зашептала ей на ухо,
словно находились они на людном рынке, а не пустынной дороге к
Дому-на-Набережной.
– Ходят разговоры, что сжевал его енот, забравшийся в
примерочную через окно, которое мы открыли в самую жару и забыли закрыть на
ночь, но я заходила туда утром и знаю, чем там пахнет. Знает и Кимба Раймер,
который приходил взглянуть на платье, перед тем как послать меня за тобой.
– И что ты унюхала?
Мария вновь наклонилась к ней и едва слышно прошептала, хотя
ее никто бы не услышал, говори она и в полный голос:
– Запах псины.
Последовала долгая пауза, а потом Сюзан расхохоталась.
Смеялась до колик в животе, до слез, которые покатились у нее по щекам.
– Ты хочешь сказать, что В-в-волк… пес м-м-мэра, проник в
примерочную и сжевал мое платье для… – Закончить фразу она не смогла. Смех не
позволил.
– Да, – ответила Мария. В смехе Сюзан она не находила ничего
необычного. Она вообще мало чему удивлялась, чем и нравилась Сюзан. – Но его-то
винить нельзя, собака следует естественным инстинктам, если ее никто не
останавливает. Это служанки первого этажа… – У нее перехватило дыхание. – Я
надеюсь, мамик, ты не скажешь об этом мэру или Кимбе Раймеру?
– Мария, что ты несешь? За кого ты меня принимаешь?
– Нет, мамик, я тебя очень ценю и люблю, но лучше
подстраховаться. Вот что я хочу сказать. В жаркие дни служанки иногда
перекусывают в примерочной. Она находится в тени сторожевой башни, это самая
прохладная комната в доме, прохладнее даже зала приемов.
– Я помню. – Она представила себя за ленчем в изжеванном
Волком платье и вновь захихикала. – Продолжай.
– Добавить больше нечего, мамик. – По тону Марии
чувствовалось, что остальное она полагает слишком уж очевидным. – После себя
служанки оставляют крошки. Я полагаю. Волк их учуял, а на этот раз дверь
оставили открытой. Покончив с крошками, он принялся за платье. Устроил себе
ужин из двух блюд.
Тут они рассмеялись вместе.
3
Но она не смеялась, вернувшись домой. Корделия Дельгадо,
которая пребывала в полной уверенности, что счастливейшим днем ее жизни станет
тот, когда она наконец выпроводит доставляющую столько хлопот племянницу за
дверь и в процессе дефлорации будет поставлена жирная точка, вскочила со стула
и метнулась к окну, как только услышала, приближающийся топот копыт. Сюзан
вместе со служанкой уже два часа как отбыла для примерки одного из платьев.
Корделия не сомневалась, что Сюзан возвращается, и могла дать руку на
отсечение, что возвращение это не сулит ничего хорошего. В обычной ситуации эта
особа в жаркий день не пустила бы любимую лошадь галопом.
Она наблюдала, нервно потирая руки, как Сюзан рывком
остановила Пилона, по-мужски спрыгнула на землю. Коса у нее расплелась,
золотистые волосы, ее гордость (и проклятие) торчали во все стороны. Лицо
побледнело, за исключением двух пятен румянца на скулах. Корделии это очень не
понравилось. На тех же местах вспыхивал румянец и у Пата, когда он чего-то
боялся или злился.
Корделия стояла у раковины, кусая губы, все также потирая
руки. Скорее бы, скорее выпроводить тебя из дома, думала она. «Ты еще не
набедокурила, не так ли? – прошептала она, когда Сюзан сняла с Пилона седло и
повела жеребца в конюшню. – Не стоит тебе бедокурить, мисс Юная Красотка.
Особенно сейчас, когда осталось совсем немного времени. Ой, не стоит».
4
Когда Сюзан двадцать минут спустя вошла в дом, от злости и
раздражения тетушки не осталось и следа: Корделия запрятала их подальше, на
самую верхнюю полку шкафа, как прячут опасное оружие, к примеру, револьвер. Она
сидела в кресле-качалке, вязала, и на ее лице, когда она повернулась к Сюзан,
не отражалось никаких эмоций. Она наблюдала, как девушка подошла к раковине,
умылась холодной водой. А вместо того чтобы вытереться полотенцем, выглянула в
окно. И выражение ее лица напугало Корделию. Девушке было явно на по себе, она
буквально не находила себе места. Корделия же относила все на счет детских
капризов.
