– Из сандалового дерева, – повторил Дипейп. – говоришь, из
сандалового дерева, старина?
– Да. – Старик видел, как загорелись глаза Дипейпа, понял,
что ему поверили. И расправил грудь. – Да.
– То есть стрелок. Отец одного из этих юношей – стрелок.
– Да, стрелок. Один из последних властителей. Их род
угасает, но мой отец знал его хорошо. Стивен Дискейн из Гилеада. Стивен, сын
Генри.
– И тот, кого ты недавно видел…
– Его сын, внук Генри Высокого. Остальные тоже высокого
происхождения, тоже из лордов, но этот ведет свой род от самого Артура из
Эльда, пусть и по боковой линии. В этом можно не сомневаться. Так же верно, как
и то, что ты ходишь на двух ногах. Так я заработал металл?
Дипейп уже собрался кивнуть, но тут вспомнил, что не спросил
старого козла, а про какого из трех щенков идет речь.
– Трое молодых людей, – промурлыкал он. – Трое
высокорожденных. Револьверы у них были?
– На виду – нет. – Старикан мерзко рассмеялся. – Но были наверняка.
Аккуратно запрятанные в одеяла. Готов поспорить на что угодно.
– Ясно, – кивнул Дипейп. – Думаю, ты выиграешь. Трое молодых
людей, один из них сын властителя, стрелка. Как ты думаешь, Стивена Дискейна из
Гилеада. – Вроде бы он уже слышал эту фамилию.
– Стивена Дискейна, именно так.
– А как представился тебе этот молодой лорд?
Старый козел насупил брови, пытаясь припомнить:
– Дирфилд? Дирстайн? Не помню…
– Ничего, я знаю, о ком ты говоришь. И ты заработал свой
металл.
– Правда? – Старый козел придвинулся, дохнул на него
горьковатым запахом травы. – Золото или серебро? Что я получу, друг мой?
– Свинец. – Дипейп выхватил револьвер и дважды выстрелил
старику в грудь. Можно сказать, оказал ему услугу.
А теперь Дипейп скакал в Меджис… обратный путь, полагал он,
займет куда меньше времени: нет нужды останавливаться в каждом занюханном
городке и задавать вопросы.
Над его головой что-то пролетело. Голубь, темно-серый, с
белым колечком на шее, опустился на скалу чуть впереди, чтобы передохнуть.
Любопытная птичка, подумал Дипейп. Не дикий голубь. Улетел из клетки? Он
сомневался, что в здешних местах кто-то будет держать домашнюю зверушку, разве
что полудикого пса, чтобы отпугивать грабителя (хотя едва ли он смог ответить
на вопрос, а что можно украсть у местных жителей), но всякое случается. Во
всяком случае, поджаренный на костре голубь – не самый плохой ужин. Дипейп
вытащил револьвер, но прежде чем взвел курок, голубь снялся со скалы и полетел
на восток. Дипейп все равно выстрелил вслед. На этот раз ему не повезло. Голубь
пошел было вниз, но выровнялся, вновь набрал высоту и исчез в том направлении,
в котором следовал и Дипейп. Какое-то время он посидел, думая о том, что Джонас
будет доволен результатами его поисков, а потом двинул лошадь вперед, к
Меджису, где находились мальчишки, с которыми он еще не посчитался. Возможно,
они лорды, возможно, сыновья стрелков, но в нынешние времена умирают и такие,
как они. Как убедительно доказал старый козел, мир «сдвинулся».
2
Через три дня после того, как Рой Дипейп выехал из Ритзи и
направился к Меджису, ближе к вечеру Роланд, Катберт и Ален двинулись на
северо-запад от Хэмбри. Сначала ехали вдоль Спуска, потом повернули в полосу
зарослей, которую местные называли Плохая Трава, и, наконец, углубились в
пустыню. Впереди торчали лишь иззубренные скалы, посреди которых, они это
знали, в земле темнела щель, образовавшаяся словно от удара топора, которым в
ярости маханул какой-то разгневанный бог.
Границу Спуска и скалы разделяло миль шесть. Путь их
проходил по равнине. Лишь в одном месте они увидели торчащую из плоской земли
скалу, похожую на палец, согнутый в первой фаланге. Под скалой зеленела
полянка, формой напоминающая бумеранг. Когда Катберт заулюлюкал, чтобы
услышать, как его голос эхом отражается от скал, стайка ушастиков-путаников
сорвалась с полянки и умчалась на юго-восток, к Спуску.
– Это Скала Висельников, – пояснил Роланд. – У основания
бьет ключ… говорят, единственный в этих местах.
То были первые слова, произнесенные Роландом с того момента,
как они отправились в путь, но Катберт и Ален, следующие за Роландом,
облегченно переглянулись. Последние три летние недели дались им нелегко. Роланд
сказал, что они должны выжидать, обращать особое внимание на пустяки, а главное,
подмечать уголком глаза, но ни Катберт, ни Ален не доверяли тому ореолу
мечтательности, которым окутал себя в эти дни Роланд, найдя для себя особую
модель плаща Клея Рейнолдса. Между собой они об этом не говорили: не было
нужды. Оба знали – начни Роланд приударять за красоткой, которую мэр Торин
определил себе в наложницы (а кому еще мог принадлежать длинный золотистый
волос?), их ждут очень большие неприятности. Но с девушкой Роланд вроде бы не
общался, во всяком случае, новых волосков на его рубашках они не находили, а
сегодня он стал самим собой, отбросив этот воображаемый плащ. Временно,
наверное. А если им повезет, то и навсегда. Им оставалось только ждать и
надеяться. В конце концов ка скажет свое слово. Так было всегда.
В миле от скал сильный морской бриз, всю дорогу дувший им в
спину, внезапно пропал, и они услышали низкий атональный вой, исходящий из щели
в земле, которую называли каньон Молнии. Ален натянул поводья, лицо его
сморщилось, словно он надкусил какой-то очень уж кислый фрукт. Подумал он о
сильной руке, перебирающей пригоршню острых камешков. Канюки кружили над
каньоном, словно их притягивал этот звук.
– Дозорному это не нравится, Уилл. – Пальцы Катберта
забарабанили по птичьему черепу. – И мне тоже. Чего мы сюда подались?
– Считать, – ответил Роланд. – Нам поручили все сосчитать и
все увидеть, и мы здесь, чтобы считать и смотреть.
– Да, конечно. – Катберт успокаивающе похлопал лошадь по
шее, низкий ноющий вой червоточины тревожил ее. – Тысяча шестьсот четырнадцать
рыболовных сетей, семьсот маленьких рыбацких лодок, двести сорок баркасов,
семьдесят волов, существование которых никто не признает, и, к северу от
города, одна червоточина. Что бы сие означало?
– Это мы и собираемся выяснить, – ответил ему Роланд.
Они двинулись на звук, и, хотя никому из них он не нравился,
никто не предложил повернуть назад. Во-первых, они почти у цели, а во-вторых,
Роланд прав… это их работа. А кроме того, их разбирало любопытство.
Устье каньона завалили срубленными ветками, как и
предупреждала Сюзан. К осени на большинстве листва бы засохла, но пока листья
оставались зелеными и закрывали вид на каньон. По центру вниз уходила тропа, но
слишком узкая для лошадей (они могли заартачиться и не пойти). Да и сумерки уже
начали сгущаться.
