– Нет, сынок, – голос Джонаса звучал спокойно, он надеялся,
что злости в нем не слышалось, хотя сам уже начал заводиться. Боги, чтобы над
ним взяли верх, пусть и временно! – Никому не дозволено угрожать Большим
охотникам за гробами. Это твой последний шанс. Или…
Что-то твердое и острое, ну очень похожее на острие ножа,
уперлось в рубашку Джонаса, точно промеж лопаток. Он понял, что это и кто стоит
за его спиной, понял, что игра проиграна, но никак не мог взять в толк, каким
образом события могли принять столь безумный оборот.
– Револьвер в кобуру, – приказал голос человека, вдавившего
острие ножа ему в спину. Не просто спокойный, а лишенный всяких эмоций. –
Быстро, не то нож дойдет до сердца. И довольно разговоров. Наговорились. Или
револьвер в кобуру, или смерть.
В голосе Джонас уловил два момента: юность и искренность. Он
убрал револьвер.
– Теперь ты, с черными волосами. Вынь револьвер их уха моего
друга и убери в кобуру. Быстро.
Клей Рейнолдс не заставил просить себя дважды и шумно
выдохнул, когда Ален убрал нож и отступил на шаг. Катберт не оглянулся, все так
же стоял, растянув резинку.
– Теперь ты, у бара, – продолжил Роланд. – Револьвер в
кобуру.
Револьвер нашли, отдали Дипейпу, тот сунул его в кобуру,
скривившись от боли: задел раненым пальцем ремень. Только после того, как его
рука оторвалась от рукоятки, Катберт ослабил натяжение резинки, и металлический
шарик перекочевал к нему в ладонь.
О том, кто послужил причиной переполоха, напрочь забыли в
круговерти последующих событий. Теперь же Шими вскочил и через весь зал
бросился к Катберту, с мокрыми от слез щеками. Схватил его за руку, несколько
раз поцеловал (смачно, с чмоканьем, в другой ситуации кто-то мог бы и
засмеяться), на мгновение прижал его руку к щеке. Потом проскочил мимо
Рейнолдса, толкнул правую дверку и оказался в объятиях сонного, еще не
протрезвевшего шерифа. Эвери притащил Шеб. Шерифа феода он нашел в одной из
тюремных камер, где тот сладко спал, плотно закусив и крепко выпив на
торжественном обеде в Доме-на-Набережной.
8
– Веселенькая история, не так ли?
Вопрос задал Эвери. Никто не ответил. Впрочем, он и не
ожидал, что они ответят: кто-кто, а эти молодцы понимали, что в данный момент
молчание – золото.
Маленький кабинет шерифа, примыкающий к тюрьме, не мог
вместить столько народу: троих мужчин, троих юношей, еще не ставших мужчинами,
и одного толстяка шерифа, поэтому Эвери повел всю компанию в городской Зал
собраний, в котором в столь поздний час слышалось воркование голубей,
гнездящихся под крышей, да тиканье старинных часов, стоящих на сцене.
В этот простой, без изысков, зал горожане и землевладельцы
феода приходили уже сотни лет, чтобы принять важные решения, утвердить или
отклонить законы, иной раз выслать особо несносного человека на запад. И зал,
чуть подсвеченный луной, настраивал на серьезный лад. Роланд подумал, что даже
Джонас это почувствовал. И, пожалуй, только в этом зале шериф Херк Эвери мог
если не употребить власть, то хотя бы показать, что он ею облечен.
Зал заполняли дубовые скамьи, без обивки на сиденьях или
спинках. Всего шестьдесят, по тридцать с каждой стороны широкого центрального
прохода. Джонас, Дипейп и Рейнолдс сидели на первой скамье слева от прохода.
Роланд, Катберт и Ален – справа. Рейнолдс и Дипейп надулись, чувствовалось, что
им не по себе. Джонас ушел в себя. Команда Уилла Диаборна излучала спокойствие.
Роланд одарил Катберта одним взглядом и надеялся, что тот истолкует его
правильно: Одна острота, и я прямо сейчас отрежу тебе язык. Роланд подумал, что
послание дошло до адресата. Берт убрал своего идиотского «дозорного» – добрый
знак.
– Веселенькая история, – повторил Эвери, шумно выдохнув и
окатив всех волной винного перегара. Сидел он на краю сцены, коротенькие ножки
болтались в воздухе, в его взгляде читалось как недовольство, так и изумление.
Боковая дверь открылась, вошел помощник шерифа Дейв,
сменивший белый наряд лакея на более привычные рубашку и штаны цвета хаки. Его
монокль торчал из нагрудного кармана. В одной руке он держал кружку, в другой,
как показалось Роланду, кусочки березовой коры.
– Ты все прокипятил, Дэвид? – спросил Эвери. Теперь на его
лице читалась тоска.
– Да. – Дважды довел до кипения?
– Да.
– Как она говорила?
– Да, – смиренно ответил Дейв. Протянул шерифу кружку, а
когда тот взял ее, бросил в нее кусочки коры.
Эвери поболтал жидкость, посмотрел на нее, оттягивая
неизбежное, потом выпил. Скривился.
– Ну и гадость! Что она туда намешала?
– А что это? – спросил Джонас.
– Лекарство от головной боли. Вернее, от похмелья. От старой
ведьмы. Той, что живет на Коосе. Знаешь, о ком я? – Эвери многозначительно
посмотрел на Джонаса. Хромоногий прикинулся, что не заметил этого взгляда, но
Роланд решил, что заметил. И что означал этот взгляд? Еще одна загадка.
Дипейп вскинул голову при упоминании Кооса, потом вновь
принялся сосать палец. Рейнолдс, завернувшись в плащ, мрачно смотрел на свои
колени.
– Помогает? – осведомился Роланд. – Да, юноша, но за
лекарство ведьмы приходится платить. Запомни: всегда приходится платить. Вот
это снимает головную боль, которая обязательно появляется, если перепьешь
чертова пунша мэра Торина, но зато весь день будешь дристать. И пердеть!.. – Он
помахал рукой перед лицом, показывая, каково будет окружающим, глотнул еще
ведьминого зелья, поставил кружку рядом с собой. Лицо его вновь стало важным и
суровым, но атмосфера в зале чуть разрядилась, они все это почувствовали. – Так
что нам теперь делать со всей этой историей?
Херк Эвери медленно обвел взглядом всю компанию, от
Рейнолдса, сидевшего правым с краю, до Алена… «Ричарда Стокуорта», крайнего
слева.
– А, парни? С одной стороны у нас люди мэра, с другой…
Альянса… шесть человек едва не перебили друг друга, а? И по какому поводу?
Из-за придурка и расплескавшейся «верблюжьей мочи». – Он ткнул пальцем сначала
в Больших охотников за гробами, потом – в счетоводов Альянса. – Две пороховые
бочки и один толстый шериф посередине. – Так кто что думает? Высказывайтесь, не
стесняйтесь, вы же не стеснялись к борделе Корал, нечего стесняться и здесь!
Все молчали. Эвери отпил еще глоток, вновь поставил кружку,
решительно оглядел всех. И прозвучавшие следом слова не удивили Роланда (что
еще мог сказать такой человек, как Эвери?), равно как и тон, каким он произнес
эти слова: говорил муж, умеющий принимать важные решения, если по воле богов
возникала такая необходимость.
