Роланд взглянул на Катберта, Алена, который кивнул и
улыбнулся (стараясь совсем не смотреть на море), и вновь повернулся к шерифу
Эвери:
– Белый чай – подарок пересохшему горлу.
Один из помощников отправился за чаем. Другие принесли
стулья, поставили их перед столом-бюро шерифа, и последний перевел разговор в
деловое русло.
– Вы знаете, кто вы и откуда приехали, и я знаю то же самое,
– начал шериф, усаживаясь в кресло, жалобно застонавшее под его весом. – Я
слышу Привходящий мир в ваших голосах, а главное, вижу его в ваших лицах.
Однако здесь, в Хэмбри, мы придерживаемся стародавних
законов. Что поделаешь, жизнь у нас неспешная, деревенская. Но мы не торопимся
ее менять и помним лица наших отцов. Разумеется, я не собираюсь надолго
отрывать вас от ваших неотложных дел, но, если вы простите меня за доставленные
неудобства, хотел бы взглянуть на те бумаги и документы, которые вы, возможно,
привезли с собой в город.
В город они привезли с собой все бумаги и документы, и
Роланд не сомневался, что шериф Эвери прекрасно об этом знал. Он изучил их
досконально, словно забыв о том, что обещал не задерживать посетителей надолго,
пройдясь по каждой строчке пухлым пальцем, шевеля губами (процент льна в бумаге
был столь высок, что листы больше напоминали куски материи). Время от времени
палец его возвращался к началу строки, и он перечитывал ее заново. Два
помощника стояли сзади, уставившись на документы через широкие плечи Эвери.
Роланд предположил, что грамоте они не обучены.
Уильям Диаборн. Сын конюха. Ричард Стокуорт. Сын ранчера.
Артур Хит. Сын конезаводчика. На каждом идентификационном удостоверении стояла
подпись поверенного: Джеймса Рида (из Хемпхилла) – на документе Диаборна,
Пайета Рейвенхида (из Пеннилтона) – Стокуорта. Лукаса Риверса (из Гилеада) –
Хита. Оформление не вызвало никаких нареканий, указанные приметы полностью
соответствовали оригиналам. Эвери вернул удостоверения, многословно выразив
благодарность и глубокую признательность. Затем Роланд протянул Эвери письмо,
которое с превеликим почтением достал из кошеля. Точно так же отнесся к письму
и Эвери. А когда развернул и увидел подпись, его глаза чуть не вылезли из
орбит.
– Господи, спаси мою душу! Парни, да ведь его подписал
стрелок!
– Да, это же надо. – В голосе Катберта слышался неподдельный
восторг. Роланд пнул его в щиколотку, сильно, не отрывая почтительного взгляда
от лица Эвери.
Автором письма бы некий Стивен Дискейн из Гилеада, стрелок
(иначе говоря, рыцарь, сквайр, миротворец и барон – последний титул не имел
никакого веса в нынешнее время, пусть Джон Фарсон и утверждал обратное),
потомок в двадцать восьмом колене Артура из Эльда, по боковой линии (другими
словами, ведущий свой род от одной из многочисленных наложниц Артура).
Адресовалось оно мэру Хартуэллу Торину, канцлеру Кимбе Раймеру и главному
шерифу Херкимеру Эвери. Стрелок слал всем троим свои наилучшие пожелания и
поручал их заботам троих молодых людей, которые привезут письмо: мастеров
Диаборна, Стокуорта и Хита. В Меджис их направили по поручению Альянса со
специальной миссией: взять на контроль все материальные ресурсы, которые могли
бы поступить в Альянс в случае необходимости (слово «война» в письме
отсутствовало, но легко прочитывалось между строк). Стивен Дискейн от лица
Альянса феодов просил мастеров Торина, Раймера и Эвери оказывать всяческое
содействие курьерам Альянса в выполнении их миссии, обратив особое внимание на
Поголовье скота, имеющиеся в наличии запасы продовольствия и транспортные
средства. Диаборн, Стокуорт и Хит, писал Дискейн, пробудут в Меджисе не меньше
трех месяцев, может, даже и год. В конце документа вышеозначенным официальным
адресатам предлагалось «писать нам о достижениях молодых людей и прогрессе в
выполнении порученного им дела со всеми подробностями, которые могут нас
заинтересовать». И «ничего не скрывать, если вы нас любите».
Другими словами, докладывать, ведут ли они себя как должно.
Пошел ли на пользу полученный ими урок.
Помощник с моноклем вернулся, когда главный шериф дочитывал
письмо Дискейна. Он принес поднос с четырьмя стаканами белого чая и склонился с
ним, как дворецкий. Роланд поблагодарил его и роздал стаканы. Последний взял
себе, поднес к губам и увидел, что Ален пристально смотрит на него. Его синие
глаза ярко блестели на закаменевшем лице.
Ален чуть качнул стакан, чтобы зазвякали кубики льда, и
Роланд ответил коротким кивком. Он ожидал, что ему принесут холодный чай, налитый
из кувшина, опущенного в ближайший колодец, но в стаканах звякал лед. Лед в
разгар лета. Интересно.
Чай, как и обещали, оказался отменным. Эвери дочитал письмо
и протянул Роланду с таким видом, словно возвращал святую реликвию.
– Вы хотите держать его при себе, Уилл Диаборн.. чтобы с ним
ничего не случилось.
– Да, сэр. – Роланд вернул письмо и идентификационное
удостоверение в кошель. Его друзья «Ричард» и «Артур» поступили со своими
удостоверениями точно так же.
– Превосходный белый чай, – подал голос Ален. – Никогда не
пробовал лучшего.
– Да. – Эвери отпил из своего стакана. – Наверное, все дело
в меде. Так, Дейв?
Помощник с моноклем, стоявший вместе с остальными у доски
объявлений, улыбнулся.
– Думаю, что да, но Джуди не любит говорить об этом. Этот
рецепт она получила от своей матери.
– Да, мы должны помнить и лица наших матерей, должны
помнить. – На лице шерифа появилось сентиментальное выражение, но Роланд мог
поклясться, что перед мысленным взором Эвери сейчас стоит отнюдь не материнский
лик. Шериф повернулся к Алену, и сентиментальность бесследно исчезла: – Вас
удивил лед, мастер Стокуорт.
Ален вздрогнул.
– Ну, я…
– Полагаю, вы не ожидали, что такое возможно в захолустном
Хэмбри? – И хотя голос Эвери звучал весело, подтекст Роланд уловил четко.
Мы ему не нравимся. Ему не нравятся наши «городские манеры».
Он нас совсем не знает, он не знает, какие у нас манеры, есть ли они у нас
вообще, но он нас заранее не любит. Он думает, что мы снобы, что мы видим в нем
и в остальных жителях Хэмбри неотесанных мужланов.
– Не только в Хэмбри, – ровным голосом ответил Ален. – В
нынешние времена лед – редкость и на Внутренней дуге, шериф Эвери. В детстве я
видел его только по особым случаям, скажем, на днях рождения.
– Лед всегда был на День солнца, – добавил Катберт. На этот
раз в его голосе не звучали столь характерные иронические нотки. – Если не
считать фейерверков, мы его любили больше всего.
– Что вы говорите, что вы говорите. – В каждом слове молодых
людей шерифу Эвери словно открывались все новые и новые чудеса. Эвери, похоже,
не нравилось, что они приехали в город, не нравилось, что ему придется уделить
им, как бы он сказал, «половину чертова утра», не нравилась их одежда, их
подробные идентификационные бумаги, их акцент или их юность. Вот юность
вызывала наибольшее негодование. Роланд это понимал, но задавался вопросом, а
нет ли другой причины. А если есть, то в чем она заключается?
