Когда она остановила Пилона у дверей салуна, от стены
отделилась тень. Сюзан замерла, но туг же разглядела в оранжевом свете луны
лицо Шими. Расслабилась, даже засмеялась. Он состоял в ее ка-тете, она знала,
что состоял. Так стоило ли удивляться тому, что он тоже об этом знал?
– Сюзан, – прошептал Шими, снимая сомбреро и прижимая его к
груди. – Я тебя ждал.
– Почему? – спросила она.
– Потому что знал, что ты придешь. – Через плечо он глянул
на «Приют», сверкающий ярко освещенными окнами. – Мы пойдем освобождать Артура
и остальных, да?
– Хотелось бы освободить.
– Мы должны. Эти люди, что в салуне, ничего не говорят, но
все ясно без слов. Я знаю, Сюзан, дочь Пата, я все знаю. Она в этом не
сомневалась.
– Корал в салуне?
Шими покачал головой.
– Поехала в Дом-на-Набережной. Сказала Стенли, что будет
готовить тела к послезавтрашним похоронам, но я не думаю, что она будет здесь
на похоронах. Большие охотники за гробами уезжают, и она уедет с ними. – Шими
поднял руку, вытер текущие из глаз слезы.
– Твой мул, Шими…
– Оседлан и готов к дороге.
Рот, Сюзан изумленно открылся.
– Как ты узнал…
– Точно так же, как знал о том, что ты придешь сюда, сэй
Сюзан. Просто знал. – Он пожал плечами. – Капи за углом. Я привязал его к
водяной колонке.
– Это хорошо. – Она порылась в седельной суме, в которую
положила маленькие петарды. – Вот. Возьми их. Спички у тебя есть?
– Ага. – Шими ни о чем не спросил, просто засунул петарды в
нагрудный карман.
Но тут Сюзан, которая никогда не бывала в салуне, задала ему
еще один вопрос:
– Шими, что они делают со своими пальто, шляпами, пончо,
когда входят в зал? Они же должны их снять, от выпивки становится жарко.
– Да. Они кладут их на длинный стол у двери. Когда приходит
время расходиться, некоторые не могут поделить пончо и начинается драка.
Она кивнула, быстро прикидывая, как использовать полученные
сведения. Шими стоял перед ней, прижав сомбреро к груди. Он мог только
исполнять принятые решения, сам же ничего придумать не мог… Наконец она
вскинула голову.
– Шими, если ты мне поможешь, тебе придется покинуть Хэмбри…
покинуть Меджис… покинуть Внешнюю Дугу. Ты поедешь с нами, если мы сумеем
вырваться. Ты должен это понимать. Понимаешь?
Она видела, что Шими все понял, губы его разошлись в широкой
улыбке.
– Да, Сюзан! Поеду с тобой, и Уиллом Диаборном, и Ричардом
Стокуортом, и моим лучшим другом мистером Артуром Хитом! Поеду в Привходящий
мир! Мы увидим дома, и статуи, и женщин в красивых платьях, похожих на
сказочных принцесс, и…
– Если мы попадемся, нас убьют.
Он перестал улыбаться, но из глаз не потекли слезы.
– Да, убьют, если попадемся, это точно.
– И ты все равно мне поможешь?
– Капи под седлом, – повторил он. Сюзан решила, что ответ
более чем ясный. Она взялась за руку Шими, прижимающую сомбреро к груди,
наклонилась, схватившись второй рукой за переднюю луку седла, и поцеловала
юношу в щеку.
Он улыбнулся.
– Мы сделаем все, что в наших силах, не так ли? – спросила
она Шими.
– Да, Сюзан, дочь Пата. Для наших друзей мы сделаем все.
Приложим все силы.
– А теперь слушай, Шими. Слушай внимательно.
Она говорила.
Шими слушал.
10
Двадцать минут спустя, когда раздувшаяся оранжевая луна с
трудом, словно беременная женщина, идущая в гору, всплыла над городом, по
Холмовой улице одинокий скотовод вел за собой мула, направляясь к Управлению
шерифа. Эта часть Холмовой улицы утонула в темноте. Одинокий фонарь горел у
«Зеленого сердца», но парк (обычно шумный, веселый, ярко освещенный накануне
ярмарки Жатвы) практически пустовал. Работали лишь предсказатели судьбы. В этот
вечер никому не обещали светлого будущего, но желающие узнать его все равно
приходили. Такова уж человеческая природа.
Толстое широкое пончо скрывало фигуру скотовода: будь у него
женская грудь, она осталась бы незамеченной. Сомбреро с широченными полями не
позволяло увидеть лица. Будь оно женским, никто бы этого не углядел.
Насвистывал скотовод мелодию «Беззаботной любви».
На маленьком седле мула, перетянутый веревкой, лежал большой
тюк, судя по всему, одежда, хотя темнота Холмовой улицы не позволяла этого
разглядеть. На шее мула болтался довольно-таки странный амулет: два сомбреро и
ковбойская шляпа.
Когда скотовод приблизился к Управлению шерифа, свист смолк.
На присутствие людей указывал только тусклый свет в одном окне. На крыльце в
кресле-качалке сидело соломенное пугало в жилетке Херка Эвери с нацепленной на
нее жестяной звездой. Снаружи охрана отсутствовала. Кто бы мог подумать, что в
этот самый момент в тюрьме находились трое юношей, которых ненавидел весь
Меджис? Прислушавшись, скотовод уловил треньканье гитары.
Его тут же заглушила взорвавшаяся неподалеку петарда.
Скотовод оглянулся, различил в темноте силуэт своего напарника. Тот помахал
рукой. Скотовод кивнул, помахал в ответ, привязал мула к коновязи… той самой, к
которой привязывали лошадей Роланд и его друзья, когда прибыли, чтобы
засвидетельствовать свое почтение шерифу, в оставшийся в далеком прошлом летний
день.
11
Дверь открылась, никто не удосужился запереть ее, когда Дейв
Холлис пытался, наверное, уже в двухсотый раз, подобрать мелодию «Капитана
Миллза». Шериф Эвери сидел за столом, откинувшись на спинку стула, сложив руки
на огромном животе. Освещала кабинет шерифа настольная лампа под оранжевым
абажуром.
– Продолжай играть, помощник шерифа Дейв, и никакой казни не
будет. – Катберт Оллгуд стоял у решетки своей камеры, схватившись руками за
прутья. – Мы покончим с собой. Это будет называться самозащита.
– Заткнись, червяк, – процедил шериф Эвери. Он дремал,
переваривая плотный обед, думая о том, что он расскажет брату (и жене брата,
симпатичной толстушке), проживающим в соседнем феоде, об этом героическом дне.
Конечно, он будет избегать громких слов, но все-таки донесет до них мысль о
том, что сыграл решающую роль. Если бы не он, эти трое…
– Только не пой, – умолял Катберт Дейва. – Я готов сознаться
в убийстве Артура Эльдского, только не пой.
