– Тебе надо уходить, сэй. В Доме-на-Набережной тебе
оставаться опасно. Может, лучше вернуться домой. Не увидев тебя раньше, я
решила, что ты уже ушла. Ты выбрала неудачный день для спанья.
– Уходить? – переспросила Сюзан. Медленно натянула одеяло
чуть ли не до самого носа, уставилась на Марию широко раскрытыми глазами, с
опухшими от сна веками. – Что значит уходить?
– Через хозяйственный ход. – Мария вырвала одеяло из рук
Сюзан, оголив ее до лодыжек. – Как ты делала раньше. Скорее, мисси, скорее!
Одевайся и уходи! Эти парни уже не страшны, но вдруг у них есть друзья? Что,
если они вернутся и убьют и тебя?
Сюзан уже вставала, но тут ноги стали ватными, и она
плюхнулась на кровать.
– Парни? – прошептала она. – Какие убили парни? Какие убили
парни?
Вопрос явно был не в ладах с грамматикой, но смысл Мария
поняла.
– Диаборн и его дружки.
– И кого они вроде бы убили?
– Мэра и канцлера. – Она сочувственно посмотрела на Сюзан. –
А теперь вставай, говорю тебе. И уходи. Здесь теперь дурдом.
– Они не могли этого сделать, – воскликнула Сюзан и едва
сдержалась, чтобы не добавить: В наши планы это не входило.
– Как бы то ни было, сэй Торин и сэй Раймер мертвы. – Крики
внизу усилились, что-то громыхнуло, вроде бы выстрел. Мария коротко глянула в
окно, бросила Сюзан одежду. – Мэру вырезали глаза.
– Они не могли! Мария, я их знаю…
– А я вот ничего о них не знаю и знать не хочу… но ты мне
небезразлична. Одевайся и уходи, говорю тебе. Как можно быстрее.
– Что случилось с ними? – Ужасная мысль пронзила Сюзан, и
она вскочила с кровати, одежда свалилась на пол. Сюзан схватила служанку за
плечи. – Их не убили? – Она тряхнула Марию. – Скажи, их не убили?
– Думаю, что нет. Слухи ходят разные, но я думаю, их просто
посадили в тюрьму. Только…
Продолжать не было нужды. Мария отвела глаза, и этим
(подтверждением служили и крики внизу) сказала, все. Их еще не убили, но Харта
Торина очень любили, происходил он из знатного рода, а Роланд, Катберт и Ален
приехали издалека.
Их еще не убили… но завтра – Праздник Жатвы, и вечером –
костер Жатвы. Сюзан начала лихорадочно одеваться.
8
Рейнолдс пробыл с Джонасом дольше Дипейпа, поэтому ему
хватило одного взгляда на скачущего к ним всадника, чтобы повернуться к
партнеру.
– Не задавай ему глупых вопросов… в это утро он не
расположен на них отвечать.
– Откуда ты знаешь?
– Не важно. Главное – не разевай по пустякам свою гребаную
пасть.
Джонас остановил лошадь перед ними, но остался в седле,
ссутулившийся, бледный, задумчивый. И, несмотря на предупреждение Рейнолдса,
Дипейп не удержался от естественного вопроса.
– Элдред, с тобой все в порядке?
– А может ли кто этим похвалиться? – ответил Джонас и вновь
замолчал. За его спиной скрипели работающие качалки СИТГО. Наконец Джонас
выпрямился, расправил плечи. – Щенки в клетке. Я просил Ленджилла и Эвери дать
двойной залп из пистолей, если что-то пойдет не так, но до сих пор выстрелов не
было.
– И мы ничего не слышали, Элдред, – покивал Дипейп. – Ни
единого выстрела.
Джонас поморщился.
– И не могли слышать, не так ли? За всем этим скрежетом.
Болван!
Дипейп прикусил губу, обнаружил какие-то неполадки в левом
стремени, склонился над ним.
– Вас видели? – спросил Джонас. – Этим утром, когда вы
отправляли Раймера и Торина в пустошь? Мог вас кто-то увидеть?
Рейнолдс покачал головой за них обоих:
– Все прошло чисто.
Джонас кивнул, как бы закрывая эту малозначимую для него
тему, повернулся к нефтяному полю со ржавыми вышками.
– Может, народная молва права, – говорил он тихо, словно сам
с собой. – Может, Древние были дьяволами. – Он вновь посмотрел на Охотников за
гробами. – Что ж, теперь дьяволы – мы. Не так ли, Клей?
– Как скажешь, Элдред.
– Вот я и говорю. Мы теперь дьяволы, и клянусь богами, мы
еще себя покажем. Что насчет Куинта и остальных? – Он мотнул головой в сторону
заросшего лесом склона.
– Все еще там, в полном соответствии с твоими указаниями, –
ответил Рейнолдс.
– Они тут больше не нужны. – Он мрачно глянул на Рейнолдса.
– Этот Диаборн отъявленный негодяй. Хотелось бы мне быть завтра в Хэмбри и
прилюдно сунуть ему факел между ног. Я чуть не убил его на «Полосе К». Убил бы,
если б не Ленджилл. Отъявленный негодяй, вот он кто.
При каждом слове лицо Джонаса становилось все темнее, тучи
на его челе сгущались. Дипейп, разобравшись со стременем, нервно глянул на
Рейнолдса. Тот не отреагировал. Какой смысл? Если Элдред потеряет контроль над
собой (а такое на памяти Рейнолдса уже случалось), им все равно не жить.
– Элдред, у нас еще много дел.
Говорил Рейнолдс тихо, но его слова дошли до адресата.
Джонас выпрямился. Снял шляпу, повесил ее на переднюю луку, как на крюк,
пробежался рукой по волосам.
– Да… дел действительно много. Пусть Куинт пошлет за волами
и перевезет к Скале Висельников две оставшиеся полные цистерны. Сопровождать их
будет он сам и еще четверо. Остальные могут возвращаться в Хэмбри.
Рейнолдс решил, что уже можно задавать вопросы:
– Когда подойдут остальные солдаты Латиго?
– Солдаты? – фыркнул Джонас. – Мальчишки Латиго подъедут к
Скале Висельников в полночь, несомненно, развернув знамена, к радости койотов и
диких собак. Выступление назначено на десять утра, но думаю, они проваландаются
весь день. Главное в том, что они нам не понадобятся. Все под контролем. А
теперь отправляйтесь к Скале Висельников, введите Латиго в курс дела и как
можно быстрее возвращайтесь ко мне.
Джонас повернулся и посмотрел на возвышающиеся на
северо-западе холмы.
– У нас есть еще одно дело. Чем быстрее мы его начнем, тем
быстрее закончим. Я хочу стряхнуть пыль этого гребаного Меджиса с моей шляпы и
сапог. Не нравится мне здешний климат. Совсем не нравится.
9
Сорокалетняя Тереза Мария Долорес О'Шивен, пухленькая,
симпатичная, мать четверых детей, жена Питера, весельчака скотовода, торговала
на верхнем рынке коврами и гобеленами. Она выполнила не один и не два серьезных
заказа Дома-на-Набережной, так что ее семья ни в чем не нуждалась и ни в чем
себе не отказывала. Хотя ее муж и работал на ранчо, семью О'Шивен в любые
времена и в любой стране отнесли бы к среднему классу. Двое ее старших детей
выросли и уехали из дома, один даже покинул феод. Третий сын на Новый год
намеревался жениться на своей любимой, и только младшая дочь подозревала, что с
матерью не все в порядке. Но даже она представить себе не могла, сколь близка
Тереза к той черте, за которой начинается безумие.
