17
Они поднимались по проселочной дороге, где не так уж давно
Сюзан (Сюзан, которая знала гораздо меньше как о происходящем в окружающем
мире. так и о его устройстве) распевала «Беззаботную любовь» под светом
Целующейся Луны. Там, где дорога уперлась во двор Риа, они остановились.
– Прекрасный вид, – пробормотал Роланд. – Отсюда видна вся
пустыня.
– А вот то, что ближе, мне определенно не нравится, –
возразил Катберт, сказав чистую правду. Они видели неубранный огород с
овощами-мутантами и торчащее над ним двухголовое пугало. Во дворе росло одно
дерево, листья которого уже пожелтели и свернулись в трубочки. За деревом
стояла хижина, сложенная из неотесанных камней, над крышей торчала закопченная
труба с нарисованным на ней ярко-желтым шестигранником. У одной стены под
хлипким навесом лежали дрова.
Роланд видел много таких хижин, по крайней мере три они
миновали по дороге из Гилеада, но только эта прямо-таки излучала зло. Он никого
не видел, но чувствовал, что на них смотрят, за ними наблюдают. Почувствовал
это и Катберт.
– Надо ли нам приближаться к хижине? – Он шумно сглотнул
слюну. – Въезжать во двор? Потому что… Роланд, дверь открыта. Ты видишь?
Он видел. Она словно ждала их. Словно приглашала войти,
хотела, чтобы они сели с ней за стол и позавтракали в ее компании.
– Оставайся здесь. – Он двинул Быстрого вперед.
– Нет. Я с тобой!
– Нет, прикрой мне спину. Если придется входить в хижину, я
тебя позову… но если мне придется войти, старуха, что живет здесь, испустит
дух. Как ты и говорил, может, оно и к лучшему.
При каждом шаге Быстрого исходящее от хижины зло все сильнее
давило на сердце и рассудок Роланда. Да и запах стоял отвратительный – тухлого
мяса и гниющих помидоров. И шел этот запах как от хижины, так и от земли, на
которой она стояла. С каждым шагом усиливался вой червоточины, словно воздух
вокруг хижины играл роль усилителя.
Сюзан приходила сюда одна, в темноте, думал Роланд. Я не
уверен, что решился бы подняться сюда ночью, даже с друзьями.
Он остановился под деревом, всмотрелся в открытую дверь, от
которой его отделяли двадцать шагов. Вроде бы разглядел часть кухни: ножки
стола, спинку стула, закопченный очаг. Хозяйки он не увидел. Но она была в
доме. Роланд чувствовал, как ее взгляд ползает по нему, словно вошь.
Я не могу ее видеть, потому что она прикрывается колдовскими
чарами, но она здесь.
А может, он видел ее. Воздух как-то странно мерцал справа от
двери, словно подогретый. Роланду говорили, как бороться с этим трюком:
повернуть голову и посмотреть уголком глаза, боковым зрением. Что он и сделал.
– Роланд? – позвал его Катберт. – Пока все нормально, Берт.
– Что он говорил, значения сейчас не имело, потому что… да! Мерцание исчезло,
он увидел силуэт женщины. Может, это игра воображения, но…
В тот самый момент, словно поняв, что тайное становится
явным, мерцание сдвинулось дальше, в тень. Взгляд Роланда ухватил подол старого
черного платья, потом исчез и он.
Не важно. Он пришел не для того, чтобы смотреть на нее. Он
пришел, чтобы дать ей единственное и последнее предупреждение… без которого,
несомненно, обошелся бы любой из их отцов.
– Риа! – Суровый, командный тон. Два желтых листка, словно
сбитые сотрясениями воздуха, упали на его черные волосы. Хижина молчала, если
не считать ответом протяжное кошачье мяуканье. – Риа, ничья дочь! Я принес то,
что принадлежит тебе, женщина! То, что ты, должно быть, потеряла! – Он достал
из кармана сложенное письмо и швырнул на каменистую землю. – Сегодня я тебе еще
друг, Риа… если бы письмо дошло до адресата, ты бы заплатила за это жизнью.
Роланд замолчал. Еще один лист упал с дерева. Спланировал на
гриву Быстрого.
– Слушай меня внимательно, Риа, ничья дочь, и запоминай
каждое слово. Я пришел сюда под именем Уилла Диаборна, но настоящее мое имя –
не Диаборн, и служу я Альянсу. Больше того, сила, которая стоит за Альянсом, –
Белая сила. Ты пересекла тропу ка, и я предупреждаю тебя один и единственный
раз – никогда больше не пересекай этой тропы. Ты меня поняла?
В ответ – все то же молчание.
– Если тронешь хоть волосок на голове юноши, которому ты
дала это гнусное письмо, ты умрешь. Скажи еще хоть слово о том, что ты знаешь
или думаешь, что знаешь… кому угодно, не только Корделии Дельгадо или Джонасу,
или Раймеру, или Торину, – и ты умрешь. Живи с нами в мире, и мы ответим тем
же. Выступи против нас, и мы тебя уничтожим. Ты поняла?
Молчание в ответ. Грязные окна пялились на него, как глаза.
Порыв ветра осыпал его листьями, заставил пугало жалобно скрипнуть на своем
столбе. Почему-то Роланду вспомнился повар Хакс, извивающийся на веревке.
– Ты поняла?
Нет ответа. Пропало и мерцание, которое он видел за дверью.
– Очень хорошо. Молчание означает согласие. – Движение ноги,
Быстрый начал разворачиваться. При этом Роланд приподнял голову и увидел меж
желтых листьев зеленую ленту. Услышал тихое шипение.
– Роланд, берегись! Змея! – закричал Катберт, но прежде чем
второе слово слетело с его губ. Роланд уже выхватил револьвер.
Изогнулся вбок и трижды выстрелил, грохот выстрелов разорвал
тишину и покатился к соседним холмам. Каждой пулей змею подбрасывало все выше,
красные капли крови летели к синему небу, пятнали желтые листья. Последняя пуля
оторвала змее голову, так что на землю она упала двумя частями. А из хижины
донесся столь горестный вопль, что у Роланда заледенело сердце.
– Мерзавец! – вопила женщина, прячущаяся в тенях. – Убийца!
Мой друг! Мой милый друг!
– Если он был твоим другом, не следовало выпускать его
против меня. Запомни это, Риа, ничья дочь.
Из хижины донесся еще один вопль, и все стихло.
Роланд подъехал к Катберту, убирая револьвер в кобуру. Глаза
Берта восторженно сверкали.
– Роланд, какие выстрелы! Боги, это потрясающе! – Поехали
отсюда.
– Но мы так и не выяснили, как она узнала!
– Ты думаешь, она сказала бы? – Голос Роланда чуть дрогнул.
Эта змея, висевшая прямо над ним, он еще не мог поверить, что она мертва.
Спасибо богам за его руку, которая среагировала как должно.
– Мы могли бы заставить ее сказать. – Но по голосу Берта чувствовалось,
что он в это не верит. Может, позже, многое повидав, набравшись стрелецкого
опыта, он будет воспринимать пытку как необходимость. Пока же от одной этой
мысли к горлу подкатывала тошнота.
