Вместо этого она видела отцов, трахающих дочерей, матерей,
избивающих детей, мужей, учащих жизни жен. Она видела банду малолеток (Риа
посмеялась бы, узнав, что эти восьмилетние сосунки называли себя Большими
охотниками за гробами), которые подманивали костью собак, а потом ради забавы
отрезали им хвосты. Она видела ограбления и по меньшей мере одно убийство:
бродяга заколол своего спутника вилами после мелкой ссоры. Случилось это в
первую ночь непогоды. Тело все еще лежало в канаве у Великого Тракта к западу
от Хэмбри, прикрытое соломой и сорняками. Его могли найти еще в этом году, до
сезона дождей. Могли и не найти.
Она также видела Корделию Дельгадо и этого бандита, Джонаса,
сидящих на солнце за столиком в «Зеленом сердце» и беседующих о… разумеется,
она не могла знать о чем. Но она видела взгляд старой девы. Втрескалась в
Джонаса по уши, краснела при каждом слове. Небось вся вспотела, возжелав этого
не выдержавшего испытание стрелка. Зрелище это вызывало смех, и Риа надеялась,
что время от времени кристалл позволит ей поглядывать на сладкую парочку.
Показав ей Корделию и Джонаса, хрустальный шар затуманился.
Риа убрала его в ящик с глазом-замком. Увидев Корделию, старуха вспомнила о
незаконченном деле, имеющем самое прямое отношение к блудливой племяннице
Корделии. Дело это она не довела до конца по более чем прозаической причине:
как только Риа решила, как ей поступить с юной нахалкой, внутренняя буря
поутихла и магический кристалл вновь открыл ей свои глубины. Увиденное
завораживало, и Риа начисто забыла о существовании Сюзан Дельгадо. Теперь,
однако, она вспомнила о своем плане. Пустить кота в голубятню. А уж если речь
зашла о котах…
– Масти! Кис-кис. Масти, где ты?
Кот появился из-за сложенных у очага дров, блестя глазами в
полумраке хижины (как только погода наладилась, Риа вновь закрыла окна
ставнями), помахивая раздвоенным хвостом. Прыгнул ей на колени.
– У меня есть для тебя поручение. – Она наклонилась, лизнула
кота в нос, вдыхая запах кошачьей шерсти.
Масти замурлыкал, выгнул спину. Шестилапый кот-мутант
радовался жизни.
5
Джонас избавился от Корделии при первой возможности… хотя
представилась она не так скоро, как ему хотелось бы. Старушку пришлось
умасливать по первому разряду. Он понимал, что она ему еще пригодится. В итоге
он даже поцеловал ее в уголок рта (бедняжка так покраснела, что Джонас
испугался, а не хватит ли ее удар) и сказал, что обязательно выяснит, так ли
основательны ее подозрения.
– Но только потихоньку! – обеспокоилась Корделия.
Да, заверил ее Джонас (они уже шли к дому Корделии),
по-другому и быть не может. Кто-кто, а он умеет хранить тайны. Он знал, что
Корделия не успокоится, не сможет успокоиться, не получив убедительных
доказательств то ли своей правоты, то ли беспочвенности подозрений, но сам
полагал, что все это вздор. Молодые любят драму, не так ли? И если молодая
кошечка видит, что ее тетка чего-то опасается, она будет умело подкармливать
тетушкины страхи, вместо того чтобы свести их на нет.
Корделия остановилась у выкрашенного белой краской забора из
штакетника, отделявшего огород от дороги, на ее лице читалось облегчение.
Джонас подумал, что она очень похожа на мула, которому чешут спину.
– Ну, я никогда не думала, что так… однако это возможно, не
правда ли?
– Вполне возможно, – согласился Джонас, – но я все проверю
самым тщательным образом. Тут нельзя ошибиться, чтобы потом не сожалеть об
этом. – Он вновь поцеловал ее в уголок рта. – И ни слова обитателям
Дома-на-Набережной. Обещаю. Даже ни единого намека.
– Спасибо тебе, Элдред! Большое спасибо! – И она прильнула к
нему, прежде чем убежать в дом, ее маленькие грудки, как камешки, прижались к
его рубашке. – Может, этой ночью я усну! Очень на это надеюсь!
Она, может, и уснет, подумал Джонас, а вот я вряд ли.
К конюшне Хуки, где он держал свою лошадь, Джонас шагал с
опущенной головой, заложив руки за спину. Стайка мальчишек бежала по другой
стороне улицы. Двое размахивали собачьими хвостами с запекшейся на концах
кровью.
– Охотники за гробами! Мы – Большие охотники за гробами, как
и ты! – крикнул ему один из мальчишек.
Джонас выхватил револьвер и навел его на них… Произошло это
мгновенно, и перепуганные мальчишки увидели, с кем имеют дело: со сверкающими
глазами, ощерившимся ртом Джонас более всего напоминал волка-альбиноса в
человеческом одеянии.
– Брысь отсюда, маленькие паршивцы! – рявкнул он. – Пошли
прочь, а не то я вышибу вам мозги, чтобы порадовать ваших отцов!
Они застыли, а потом бросились врассыпную. Один оставил свой
трофей: собачий хвост лежал на тротуаре, как грязная тряпка. Джонас поморщился.
глянув на него, убрал револьвер в кобуру, заложил руки за спину и продолжил
свой путь, напоминая священника, поглощенного мыслями о богах. Что, во имя
богов, с ним случилось? Наставлять револьвер на детей! От переживаний, подумал
он. Волнения. Да, он волновался. Подозрения этой плоской вековухи очень
взволновали его. Не из-за Торина (даже если бы Диаборн оттрахал эту девицу на
городской площади на празднике Жатвы, Джонаса бы это не взволновало)… но потому,
что Диаборн (если подозрения не беспочвенны) и тут обвел его вокруг пальца.
Однажды он сумел зайти тебе в тыл, и ты поклялся, что больше
этого не случится. Но если он дрючит эту девку, значит, случилось. Не так ли?
Похоже на то. Если у парня хватило наглости закрутить любовь
с будущей наложницей мэра, да так скрытно, что об этом до сих пор никто, кроме
тетки Сюзан, не догадывается, как это соотносится с его, Джонаса, мнением о
трех молокососах из Привходящего мира? Не он ли считает, что они с трудом найдут
собственные задницы, чтобы подтереться?
Однажды мы недооценили их, и они выставили нас обезьянами,
так вроде бы сказал Клей. Я не хочу, чтобы такое повторилось.
Так повторилось или нет? Что в действительности известно
Диаборну и его друзьям? Что они выяснили? И кому сказали? Если Диаборн сумел
незамеченным подкатиться к избраннице мэра… и этого не заметил ни Элдред
Джонас… ни кто-либо еще…
– Добрый день, сэй Джонас. – Кузнец Брайан Хуки широко
улыбался, разве что не кланялся, прижав сомбреро к широкой груди. – Не желаете
ли свежего грэфа, сэй? Только что отжал первую порцию, и…
– Мне нужна моя лошадь, – оборвал его Джонас. – Быстро
приведи ее и перестань кудахтать.
– Да, сейчас приведу, с радостью, спасибо сэй. – И Хуки
поспешил в конюшню, по пути обернувшись, чтобы убедиться, что не получит пулю в
спину.
Десять минут спустя Джонас скакал на запад по Великому
Тракту. Испытывая при этом нелепое, но очень сильное желание пустить лошадь
галопом и раз навсегда забыть об этой глупой истории: о Торине, поседевшем
любвеобильном козле, Роланде и Сюзан с их юношеским увлечением, которому, он в
этом не сомневался, еще очень далеко до плотской любви. Рое и Клее с их
быстрыми руками и медлительными мозгами, Раймере с его честолюбием, Корделии
Дельгадо, которая, должно быть, уже представляла себе, как они вдвоем лежат в
постели, он читает ей стихи, а она плетет из цветов венок, чтобы возложить на
его чело.
