— Расклейщик! печатник! продавец бумаги! Ну, конечно же! я вам только что наговорил все это, потому что мы еще не были знакомы; но все это рассчитано на дураков, и мы обойдемся без этого.
— Но однако же, друг мой…
— Положитесь на Пьера Марто, мой славный старичок, положитесь на него! это он вам говорит лично. Пусть все будет тихо, не надо никого настораживать, будем немы как рыбы, и я вам повторяю, что в воскресенье, именно в воскресенье, не позднее вы получите вашего спаниеля.
— О! Господи, — вздохнул шевалье, — до воскресенья еще так далеко! Хоть бы его там кормили в эти дни!
— Ах, черт! я не обещаю вам, что там, где он находится, кухня столь же обильная, как у вас в отеле; но собака есть собака, и в конце концов у стольких людей на обед бывает всего лишь корочка хлеба, что не следует слишком печалиться о судьбе четвероногого, которого кормят картофелем.
— Когда же мы увидимся, мой храбрец?
— Завтра. Сегодня ночью я обойду все кабачки, где собираются пираты с бульваров; возможно, благодаря этой операции я смогу узнать новости о вашем друге еще до воскресенья. Вы, сударь, на мой взгляд, выглядите усталым; вы пойдите и прилягте отдохнуть и, пожалуйста, не волнуйтесь. Где вы остановились?
— В отеле «Лондон», на улице Риволи.
— Улица Риволи, мне знакомо это место, хотя я и бываю там нечасто. Если позволите, я вас провожу. Судя по вашему виду, вы собираетесь также плутать в поисках дороги, как бекас в тумане. Ну, что же вы, идите сюда.
Шевалье, послушный как ребенок, последовал за Пьером Марто и по дороге раз десять повторил ему свои указания насчет Блэка.
Когда они подошли к двери отеля, шевалье удалось уговорить его принять монету в двадцать франков, которая должна была облегчить поиски. На прощание де ля Гравери назначил ему свидание на завтра и удрученный вернулся к себе в комнату.
Он сел на подушки, на которых Блэк спал прошлой ночью, и, хотя в камине не было огня, просидел так более получаса, погруженный в свои размышления. От этих размышлений веяло глубокой печалью, и чем больше шевалье погружался в них, тем мрачнее они становились.
С того момента, как в сердце де ля Гравери вновь поселилось чувство привязанности, он переживал одно огорчение за другим, одно разочарование сменяло другое.
Он не осмеливался припомнить все те сомнительные авантюры, причиной которых был Блэк, а когда он думал о юной хозяйке бедного пса, то его страдания и раскаяние достигали неимоверных размеров! И, однако, странное дело! ему нравились эти хлопоты и волнения; ему была приятна эта грусть и тоска; эти страдания, которые он переносил ради двух любимых им существ, были ему так дороги, что, немилосердно проклиная их, он все же ни разу не пожалел о том времени, когда, свободный от всяких забот и опасений, жил, полностью посвятив себя пищеварению или же изучению науки о посте.
Наконец, он лег, со вздохом оглядел эту комнату, показавшуюся ему в десять раз более пустой и более унылой, чем накануне, и закрыл глаза. Ему пригрезилось, что он видит, как видел несколько часов назад, черный силуэт спаниеля, вырисовывающийся на фоне багрового отсвета пламени в очаге.
Увы! Это был сон! В комнате больше не было ни очага, ни спаниеля.
Сознание шевалье уже до такой степени утратило всякую ясность, а тело так устало от потрясений, пережитых за последние сутки, что в конце концов он заснул глубоким сном.
Было где-то около десяти часов утра, когда стук подкованных башмаков разбудил его.
Он открыл глаза и увидел, что в изножье его кровати стоит человек, который вчера вечером пообещал ему помочь разыскать Блэка.
К несчастью, Пьер Марго принес ему всего лишь надежду, но надежду, пока лишенную основания.
Он обследовал, но безрезультатно, весь квартал Сен-Марсо, в котором, как правило, проживали те кто занимался торговлей приблудными собаками.
Он ничего не смог узнать.
Однако он был далек от отчаяния и, не желая давать никаких объяснений, по-прежнему обещал шевалье, что завтра в воскресенье он вернет ему его спаниеля.
Шевалье отпустил его.
Затем, вздохнув, он подумал, чем же ему заняться сегодня. Ведь он не мог и помыслить вернуться в Шартр, не отыскав своей собаки.
Шевалье написал Терезе, которая, должно быть, сильно беспокоилась за него, чтобы она завтра утром села в дилижанс или в мальпост и приехала к нему в отель «Лондон» на улице Риволи; а затем своему нотариусу, чтобы тот прислал ему денег.
И чувствуя себя не в состоянии провести целый день в четырех стенах своей комнаты, он оделся и решил выйти на улицу, чтобы убить время на праздное шатание по городу, как две капли воды похожее на вчерашнее.
В тот момент, когда он брал свою шляпу, лежавшую на столе, он заметил в углу небольшой чемоданчик, который по недосмотру захватил с собой, покидая почтовый двор в Париже.
«Смотрите-ка, — произнес шевалье, — вот я и нашел, чем мне заняться сегодня; я верну этот чемоданчик его хозяину, и, кто знает?… если рядом с ним не будет его друга Лувиля, возможно, мне удастся заставить его осознать недостойность его поведения».
Сказав это, де ля Гравери подозвал фиакр, сел в него, захватив с собой чемодан, и приказал кучеру:
«Предместье Сент-Оноре, номер 42».
Глава XXXII
КАКАЯ РАЗНИЦА СУЩЕСТВУЕТ МЕЖДУ ГОЛОВОЙ С БАКЕНБАРДАМИ И ГОЛОВОЙ С УСАМИ
Особняк д'Эльбэнов поражал своим великолепием; он был построен совсем недавно модным архитектором и обильно украшен внутри статуями и скульптурами, которые, возможно, были и не самого лучшего вкуса, но давали самое верное представление о богатстве его хозяина.
Две колонны коринфского ордера возвышались по обе стороны дубовых ворот, обильно украшенных арабесками и каннелюрами; ворота открывались в застекленную крытую галерею, вымощенную деревом, чтобы заглушить шум подъезжающих карет.
В другом конце галереи находился двор с конюшнями и каретным сараем, еще дальше сад, выходивший на Елисейские Поля.
При входе в галерею, справа располагалось помещение привратника, а слева, закрытый витражом из цветного стекла, вестибюль помпезной лестницы, ведущей в апартаменты: ее ступени покрывал пушистый ковер.
Шевалье де ля Гравери вышел из фиакра и, остановившись перед привратницкой, спросил:
— Я могу видеть господина д'Эльбэна?
— Сударь желает говорить с отцом или сыном?
— С сыном.
Привратник трижды позвонил в колокольчик. По лестнице спустился выездной лакей и, открыв стеклянную дверь, вышел в галерею.
— К господину барону.
Лакей показал де ля Гравери дорогу и ввел его в комфортабельные изысканные покои на первом этаже, распахнув перед ним дверь гостиной.
