Эдди кивнул.
— Я знаю, ты говоришь правду, дедушка. Но кто… — Эдди хотел
спросить: «Кто мог тебя заложить?» — но подумал, что старик может не понять
вопроса. — Кто мог рассказать Волкам? Кого ты подозревал?
Старик оглядел темнеющий двор, уже собрался что-то сказать,
но промолчал.
— Скажи мне, — продолжил Эдди. — Скажи мне, кто, по-твоему…
Большая, высохшая и дрожащая от возраста рука, ухватила его
шею и подняла ближе. Бакенбарды щекотали кожу, отчего по рукам бежали мурашки.
Дед прошептал девятнадцать слов, когда угасли последние
остатки дня, и на Калью опустилась ночь.
Глаза Эдди Дина широко раскрылись. Прежде всего он подумал,
что теперь ему все ясно с лошадьми… серыми лошадьми. За первой последовали
другие мысли: «Ну, конечно. Это же совершенно логично. Нам следовало догадаться
самим».
Девятнадцатое слово, и шепот смолк. Рука, державшая Эдди на
шею, упала на колени старика. Эдди повернулся к нему.
— Это правда?
— Ага, стрелок. Правдивее быть не может. Я, конечно, не могу
говорить за них всех, потому что под одинаковыми масками могут скрываться
разные лица, но…
— Скорее нет, чем да, — ответил Эдди, думая о серых лошадях.
А ведь еще были серые штаны. Зеленые плащи. Да, это совершенно логично. Как там
пела его мать? Что-то насчет армии. Ты, мол, в армии сынок, а не за плугом. И
никогда тебе не разбогатеть, потому что ты в армии.
— Я должен пересказать твою историю своему старшему, —
сказал Эдди.
Старик медленно кивнул.
— Ага. Делай, как считаешь нужным. С внуком у меня отношения
не очень, сам видишь. Люки попытался вырыть колодец в месте, которое указал
Тиан. С помощью лозы, ты понимаешь. Я возражал, но, после того, как пришли
Волки и взяли Тиа, Люки ни в чем не отказывал Тиану. Можно ли позволить
семнадцатилетнему парню определять, где рыть колодец, с лозой или без? Но Люки
начал рыть и добрался-таки до воды. Мы все увидели, как она блестит,
почувствовали ее запах, а потом глиняные стенки обвалились и погребли моего
сына заживо. Мы его вытащили, но к тому времени он уже прошел свою тропу до
конца, его легкие заполняла грязь и глина.
Медленно, очень медленно, старик достал из кармана носовой
платок, вытер глаза.
— Мальчик и я после этого практически перестали
разговаривать. Колодец разделил нас, ты понимаешь. Но он прав в том, что с
Волками надо бороться, и если ты будешь говорить ему обо мне, скажи, что его
дед очень им гордится. Скажи ему, что он настоящий Джеффордс, ага! В свое время
я решился сразиться с ними, а теперь он поддержал честь семьи. — Старик
помолчал, медленно кивнул. — Скажи своему старшему, ага! Каждое слово! И если об
этом узнают… если Волки придут из Тандерклепа раньше за таким вот дряхлым
стариком, как я…
Губы беззубого рта растянулись в улыбке, которую Эдди нашел
очень уж мрачной.
— Я еще могу зарядить арбалет, — продолжил старик, — и
чувствую, что твоя коричневая научится бросать тарелку, есть у нее ноги или
нет.
Старик всмотрелся в темноту.
— Пусть они приходят, — прошептал он. — На этот раз они
заплатят за все. На этот раз они заплатят сполна.
Глава 7
Ночная сцена, голод
1
Миа снова попала в замок, но на этот раз все изменилось. На
этот она не могла идти медленно, играя со своим голодом, точно зная, что скоро
наестся и наестся досыта. На этот раз голод разрывал ее изнутри, казалось
какой-то дикий зверь поселился в ее желудке. Теперь-то она понимала, что в
своих предыдущих походах в замок испытывала совсем не голод, не настоящий
голод, тогда за голод она принимала здоровый аппетит. На этот раз все
изменилось.
«Его время подходит, — думала она. — Ему нужно есть больше,
чтобы набираться сил. Мне тоже».
Однако, она боялась, более того, была в ужасе, и не потому,
что страшно хотелось есть. Ей требовалась не просто еда, ей требовалась особая
еда. Малой нуждался в ней для того, чтобы… ну, чтобы…
Окончательно сформироваться.
Да! Да, именно так, окончательно сформироваться! И, само
собой, она полагала, что найдет эту еду в обеденном зале, поскольку в обеденном
зале было все, тысячи блюд, одно вкуснее другого. Она оглядит стол и, найдя то,
что ей нужно, овощи, пряности, рыбу… ее желудок подскажет, что нужно именно
это, а не другое… набросится на еду и будет есть, есть, есть…
Миа перешла на быстрый шаг, побежала. Она слышала
доносящееся снизу шуршание: штанины терлись друг о друга, она на этот раз была
в штатах. Штанах из грубой, плотной хлопчатобумажной ткани, какие носят ковбои.
И на смену туфелькам пришли сапоги.
«Короткие сапоги, — прошептал ее разум ее разуму. — Короткие
сапоги, пусть будут они тебе удобными».
Но это значения не имело. Ничего не имело, кроме как
стремления наесться, нажраться до отвала (о, как же ее замучил голод) и найти
именно ту еду, что нужна малому. Найти то, что придаст ему сил и ускорит роды.
Она прошла по широкой лестнице, в устойчивом гудении
двигателей, расположенных в глубинах земли. Обычно в этом месте ее окутывали
восхитительные запахи отменно приготовленных мяса, дичи, рыбы… но сейчас они
отсутствовали напрочь, будто повара забыли про свои обязанности.
«Может, у меня простуда, — подумала она, ее сапоги со стуком
переступали по ступеням. — Конечно, в этом все и дело. Я простудилась. Нос
забит, вот никаких запахов я и не чувствую…»
Но она чувствовала. В нос так и били запахи пыли и древности
этого мест. Долетали до нее и запах влажной земли, и машинного масла, и грибка,
методично поедающего гобелены и портьеры, что висели в этих давно покинутых
залах.
Эти запахи присутствовали, но не еды.
Она рванула по черному мраморному полу в двойным дверям, не
ведая, что за ней снова следят… только на этот раз в замок пришел не стрелок, а
мальчишка с широко раскрытыми глазами, всклоченными волосами, в рубашке и
шортах из хлопчатобумажной ткани. Миа пересекла холл, где пол выложили
квадратами красного и черного мрамора, где высилась статуя из мрамора и стали.
Не остановилась, чтобы сделать реверанс, даже не повернула головы. Она бы еще
могла потерпеть голод. А вот ее малой — нет. Не мог он терпеть.
Что остановило Миа (да и то на несколько секунд), так это ее
отражение, мутное, нечеткое, в хромированной стали статуи. Помимо джинсов на
ней была простая белая рубашка («Такие ты называешь футболками», — прошептал ее
разум), с какой-то надписью на груди и картинкой.
